«Всё умеем танцевать: хоть калинку, хоть лезгинку»

По площади Дагестан больше Швейцарии. В это сложно поверить, и так же сложно представить, пока проезжаешь республику по основной трассе вдоль Каспийского моря. Я еду много часов подряд, одни горы сменяются другими. Мелькает темное море. Кажется, что из-за множества нефтяных месторождений, которые разрабатывают в шельфе, вода приобрела явный нефтяной запах, заменивший соль. Между населенными пунктами — промзоны, дикие песочные пляжи, небольшие села.

Я еду в высокогорный поселок Ахты, который находится почти на границе с Азербайджаном. Древнее поселение во времена Советского Союза славилось сразу по нескольким причинам: уникальные минеральные источники, рядом с которыми построена бальнеолечебница; яблоневые сады и плантации сахарных арбузов. Также согласно лезгинскому эпосу, Ахты — малая родина героя Шарвили. Ежегодно уже 16 лет в селе проходят празднества, посвященные отважному и смелому герою, собравшему в своем образе не только мудрость лезгинского народа, но и «прихватив» черты более древних персонажей.

На праздник съезжаются представители муниципальных районов Южного Дагестана и Северного Азербайджана, населенных преимущественно народностями лезгинской группы. В этот день в Ахты славят силу, мудрость, таланты. Каждый готов показать свое умение. Я прибываю туда перед официальным началом праздника: люди в национальных костюмах на солнцепеке стоят группами возле арки, символизирующей начало селения. Развешено много флагов, изображений доблестного воина. Подхожу к одной из групп, спрашиваю женщин, не жарко ли им в тяжелых бархатных платьях.

– Конечно, жарко, — смеются, — но ничего.

Подходит мужчина и кинжалом разрезает на камне арбуз, раздает всем угощенье. Представляется. Его зовут Синдихан.

– Я из Махачкалы приехал, там вечно то туман, то тучи, то песок в глаза с моря летит. А как в Ахтынский район заезжаешь, всегда солнце, тепло, уютно, микроклимат очень хороший, потому что село горное, — выплевывает черные блестящие семечки Синдихан. — Таких арбузов больше нигде не попробуете.

Над нами развевается тканный банер на лезгинском языке. Откусываю арбуз и спрашиваю, что написано. Мужчина читает мне, я смотрю с интересом, показывая, что хочется перевод.

– Шарвили освободил свою родину от всяких племен.

– Врагов, — поправляют хором женщины.

– Врагов, бандитов, — кивает Синдихан. — Он полководец, всегда помогал нашему народу, своим оружием огромным, а меч у него был метра два одно лезвие, защищал справедливость. Конечно, он и сам был лезгином, ахтынцем был, местным, короче.

Гости праздника должны исполнить традиционную лезгинку с ахтынцами. Фото: Лариса Бахмацкая / «Русская планета»

– А как он погиб?

– Трагически, — говорит мужчина и делает буквально театральную паузу.

– Так обычно с героями и происходит…

– Чтобы одолеть Шарвили, враги заманили его в неглубокую яму, наполненную горохом. Он поскользнулся, упал, а был он неуязвимый кроме ступней. Только его мать и лучший друг знали об этом слабом месте. Ну и вонзили ему кинжал в пятку. Но в этот момент он не умер, а как именно он погиб, и где похоронен, это осталось неизвестным. Может историки какие знают, мы ж любители. Это ж давным-давно было. Некоторые говорят, что это все выдумка, но этот человек существовал точно. Сейчас встретим правительство, потанцуем, и все пойдем на гору, там специальную ротонду построили, он любил там стоять, говорят.

– Смотрел, наверное, чтобы врагов не было.

– И смотрел, и к людям оттуда обращался, с возвышения.

Проходит несколько минут, и подъезжают официальные гости: организацией и проведением праздника управляет республиканский оргкомитет под руководством главы городского округа «Город Дербент» Имама Яралиева. Начинает играть музыка, Яралиев танцует с нарядными ахтынцами, один из которых переодет в героя эпоса. Следующий пункт программы — в центре села. Древние улочки не приспособлены для сотен автомобилей, поэтому местные советуют часть дороги пройти пешком. Иду и знакомлюсь с другим жителем высокогорного села, который рассказывает о миграции.

– Кавказцы едут работать в центральную Россию, а на местную работу согласны китайцы, вьетнамцы, узбеки. В Ахтах даже сейчас вьетнамцы есть, занимаются строительством и готовы работать за гроши. А китайцев отсюда прогнали. Все зависит от трудолюбия. В селениях, где традиционно принято много работать, пахать, там мигрантов меньше или совсем нет. Ахты же всегда был один из крупнейших центров Дагестана: и культурный, и образовательный, и оздоровительный. Отсюда вышло очень много академиков, докторов наук, именно здесь была открыта первая светская школа в Дагестане.

– Это влияние бакинской нефти?

– Нет, здесь был гарнизон и самая южная российская крепость. Эту крепость пытался взять Шамиль и не смог. Сюда и христианство раньше всего пришло, в Южный Дагестан. Здесь апостолы Христа были по некоторым данным.

– Лезгины живут в основном в Южном Дагестане?

– И в Азербайджане. Но там русских школ нет, много проблем. Получается, что население перестает знать русский, а лезгинский язык не может быть тем транслятором, на котором пишутся какие-то важные заявления и другие документы. И многие лезгины хотят обратно в Дагестан.

Старая часть поселка Ахты // Лариса Бахмацкая / «Русская планета»

В этот момент нас заглушает громкая национальная музыка, которая раздается с одного из майданов. Лезгины так называют открытые площадки, парки или площади. Подхожу, смешиваясь с толпой, которая расположилась возле длинного стола с напитками, в том числе алкогольными, и закусками. В большом коричневом кувшине налит с виду суп или какая-то приправа.

– Попробуйте, — мужчина протягивает мне огромный кувшин.

– Что это?

– Попробуйте и поймете. Это мамалыга такая у нас.

Отказываюсь и жадно пью минеральную воду.

– Нельзя воду так пить, — учит меня лезгин. — Небольшими глоточками надо, стойте, разговаривайте. Ничего вообще нельзя пить стаканами залпом, поэтому и посуда у нас небольшая, а мы — стройные.

Послушно пью небольшими глотками. Ко мне подходят разные люди, спрашивают, откуда приехала, хвалят героя Шарвили, рассказывают, как плохо в Азербайджане, показывают старую часть Ахты, которую с новой связывают два моста. Оказывается, один из них построили иностранцы, а второй, в отместку, местный мастер, чтобы доказать, что можно построить не хуже европейцев.

– Этот мост строили бельгийцы по итальянскому проекту, — объяснил позже доктор исторических наук, востоковед из Махачкалы Замир Закарияев. — А вот тот арочный мост построил мастер из соседнего селения. Первый «иностранный» мост появился во время Первой мировой, и имел стратегическое значение. Здесь проходил Закавказский фронт, нужны были коммуникации. Я родом из этого района, мое селение дальше в горах, еще выше. В Дагестане так: жить можно где угодно, но каждый знает место, откуда его предки.

– Так у всех кавказских народов. Скажите, а что касается ремесла, чем эти места славятся?

– Конечно, коврами. Есть в Южном Дагестане и каменщики, и ювелиры, и кузнецы, и оружейники, но больше всего ковроткачества. Это ворсовые и безворсовые ковры. У меня тетя, мать этим занимаются. Для свадеб у нас девушки приданное готовят сами, собственными руками. И в каждом доме был станок. Сейчас, конечно, уже меняется все, но в небольших селениях ничего не изменилось.

– Майданов сегодня много в Ахтах?

– Слово несколько зловещее значение приобрело в последнее время, — улыбается востоковед. — Но это в переводе просто площадь. И каждый район организовывает свой майдан, такую точку, где показывают свои умения. Вы идите по улицам и все увидите.

– Меня один вопрос мучает, — догоняю уже уходящего Закарияева, — слышала, что Ахты — чуть ли не родина канатоходцев.

– Не родина, думаю, но это искусство здесь веками развивалось.

– Но наши предки были людьми практичными, не до веселья им было, жизнь тяжелая, будет урожай или нет, какой практический смысл имеет умение ходить по канату, не может же это быть развлечение без практического применения?

– А почему обязательно искать практическое применение? Всегда находилось место развлечениям. А песни тогда для чего, если трудная жизнь? Всему было время.

– И танцы, кстати. Лезгинка — это же всекавказский танец или именно лезгинский?

– Это, конечно, танец лезгин. Но лезгинами называли раньше, в старину, жителей всего Дагестана. Поэтому это совокупное название танцев горцев Дагестана. А лезгины — один из крупнейших народов горского Кавказа, поэтому и стало название нарицательным. Так же как и черкеску все носят, и кубанские казаки, и терские.

– Но лезгинка сейчас не ассоциируется именно с Дагестаном, а с Чечней и с Ингушетией.

– Это продвижение, они умеют продвигать. Недавно я был свидетелем казуса, по телевизору была викторина, не помню название, и вопрос: где танцуют лезгинку? И ответ, что в Грузии. И ответ засчитали правильным. Какая Грузия? У грузин танец называется лекури.

Отхожу от майданов в старый Ахты, поднимаюсь над горной рекой по каменным ступеням. Дома нависают над водой, словно старинная многоэтажка. На камнях встречаются надписи с датами XI–XII веков. Стучусь в несколько домов, но хозяева на празднике. Иду по улице, одна музыка сменяет другую, везде певцы и музыканты поют «живьем». За столами сидят слушатели, пьют что-то небольшими глотками и не замечают жары. Много народа собралось вокруг мастера-керамиста, создающего горшки и вазы на гончарном круге. Рядом расстелены красочные ковры с растительными узорами, на них сидят несколько женщин. Разуваюсь, и тоже сажусь на ковер, который невольно хочется погладить рукой — такой он мягкий и приятный. Мне рассказывают про производство ниток, пряжи, и что умелица может соткать ковер за полмесяца.

– Вот смотрите, этот ковер — ручной работы, а этот — заводской, — показывает мне изнанку двух вроде бы одинаковых ковров женщина, — все по изнанке понять можно.

Смотрю и не вижу разницы. Изделия из шерсти баранов кажутся мне совершенно идентичными, и даже после расспросов понимаю, что различить ручную работу может только специалист. Впрочем, ткачихи сами путаются и не могут понять, где же заводской ковер, и есть ли он на майдане вообще.

– Я коврами начала заниматься в 6 лет, маме, бабушке помогала. Первый ковер сама сделала в 14 лет.

– Один ковер за сколько времени можете сделать?

– Если никто не отвлекает, то за полмесяца, максимум — месяц.

На главном майдане едят шашлыки и слушают музыку. Фото: Лариса Бахмацкая / «Русская планета»

– А нитки чем красите?

– Натуральными красителями. Например, грецкими орехами, черные, красные, желтые — из растений специальных. Не знаем, как они по-русски называются. Есть ковры стриженные, а есть мохнатые.

– А сейчас внуки уже, наверное, больше в интернете сидят?

– Они не очень хотят коврами заниматься, вообще промыслами. Время другое, ценности меняются, но передавать надо знания.

– А ухаживать за коврами как?

– Чистим керосином. Побрызгаем и оставляем на улице, на солнце.

– Не воняет потом?

– Нет, выветривается. Зато моль не ест.

– Заказов много на ковры?

– Свои же и заказывают. Ковры остаются в районе, в наших селах.

– А есть какие-то запреты, что нельзя изображать на коврах?

– Все можно. Я помню, даже с Лениным ковер делала и со Сталиным. И животных, оленей, птиц.

– Дорогие ковры?

– Из Китая привозят синтетические дешевые, а наши, ручные, конечно, дороже. Один — тысяч 30–40 рублей.

Начинают ритмично бить барабаны, и я сдерживаюсь, чтобы не пуститься в пляс. Мне подносят местное блюдо — ярко-желтый лаваш, намазанный сливочным маслом и стакан кислого молока.

Иду к следующему майдану, там поет красивая девушка. Дальше — читальный зал под названием «Клуб любителей книг». Спрашиваю библиотекаря, что сейчас читают больше, и читают ли вообще.

– Знаете, — мнется женщина, — сейчас народ, честно говоря, ничем не интересуется из книг. Сейчас телевидение, интернет, большого желания книги читать нет.

Дальше — еще один майдан. Люди поют, едят, пьют что-то традиционно маленькими рюмочками. Захожу в музей, где мне, наконец, объясняют про эпос Шарвили.

– Главный герой лезгинского эпоса — это сын простого горца-чабана. — рассказывает работница музея Майя. — Народ воплотил в образе Шарвили свои представления и мечты о справедливом устройстве мира. Для осуществления этой мечты Шарвили наделяется исполинской силой. Это храбрый, бесстрашный воин, ловко владеющий мечом, смелый наездник, находчивый и сметливый в бою. Он любит и уважает простых тружеников, покровительствует им, борется во имя их свободы и счастливой жизни на родной земле. Благодаря своей силе и отваге он всегда угадывает уловки врага и побеждает его. Он защищает не личные, а общественные интересы. Согласно местному преданию, герой эпоса Шарвили, собственно сам Шарвили, несмотря на мистификацию его образа, был реальной исторической личностью, жившей в III веке н. э. Был он ахтынцем. Сам он также был чабаном. На протяжении веков образ Шарвили мистифицировался, к нему приплетались новые сказания. Трудно определить временные рамки описываемых в них событий. Но некоторые детали позволяют предположить, что речь идет о раннем средневековье — периоде арабо-хазарских войн, происходивших на территории Кавказской Албании. Шарвили — богатырь невероятной физической силы, неуязвимый, пока его ноги касаются земли, это символизирует неразрывность с землей. То, что надо работать, а не витать в облаках. Пахать, одним словом, на родной земле.

– А вот потомки Шарвили, — показывает мне другая женщина книгу ручной работы с фотографиями каких-то людей, вклеенными на страницы.

– Местные любят приукрасить, — тихо говорит подошедший мужчина. — Не было у него потомков, даже если и доказать, что герой существовал. А как-то объявился лже-Шарвили в Ахтах. Но люди быстро поняли, что он уязвимый.

Растерянно смотрю на мужчину, представляя, как проверяли неуязвимость человека.

– Ну, в общем, оказался без волшебных сил, и убили его. Но вообще лезгины — очень толерантный народ, посмотрите вокруг, никого в чадре не увидите, да и выпить любят, конечно, в разумных пределах. Пьяных тоже не увидите. До 1950–60-х годов считалось пить зазорным на улице, а сейчас уже не так строго.

Выхожу на главную площадь. Вокруг жарятся шашлыки, расставлены столы, возвышается большая сцена. У сцены готовятся артисты: перцы, музыканты, танцоры. Рядом проходят состязания в вольной борьбе, над домами ходят те самые знаменитые канатоходцы. Представления идут по всему селу. Молодой парень играет на восточном инструменте, сделанном из пленки сердца буйвола, натянутой на темное благородное дерево. Он играет в Дербентском ансамбле.

Юноши показывают свою ловкость. Фото: Лариса Бахмацкая / «Русская планета»

– У меня родители — музыканты, — скромно и тихо говорит парень, — и я пошел по их стези, это у нас в крови. Сегодня будем исполнять лезгинскую музыку, а вообще репертуар очень большой. Инструмент мой сделан в Азербайджане, чудом купил с рук.

– А для души, дома, какую музыку играете?

– Я разную музыку люблю.

Неожиданно мальчик начинает наигрывать мелодию, которую я узнаю не сразу, а когда понимаю, что это «Металлика», поражаюсь, как может звучать на восточном инструменте европейский рок.

– Раньше на гитаре играл, но гитаристов много.

Мимо проходят стройные красивые танцоры в черных костюмах. Позируют мне, рассказывают, что умеют танцевать практически все:

– Да хоть калинку, хоть лезгинку. Все можем: молдавские, русские, аварские, мексиканские, арабские, — смеются парни. — Все виды лезгинки умеем: кумыкскую, кабардинскую, чеченскую, азербайджанскую.

Весь день в Ахтах идет праздник. На каждой улице показывают что-то свое, везде угощают, удивляют радушием, кормят лепешками и шашлыками, местной минеральной водой, айраном, сыром и овощами. Уже в сумерках над горами начинается фейерверк, отражаясь на склонах гор, которые кажутся фиолетовыми, словно это картины Гималаев Рериха, файеры глотают огонь, и наступает ощущение, что нахожусь в восточной сказке, вне времени. Впрочем, все сказки мира находятся в нише отсутствия времени, рассказывают о чудесах и учат мудрости. И я даже немного завидую, что в один жаркий день вся нация собирается в одном месте, съезжаясь в маленькое, но древнее село со всего мира. Понимаю, что русским есть чему учиться у кавказских народов, которые не теряют преемственности, самоосознания и гордости за своего героя Шарвили.

Источник