Путевые заметки Марины Саввиных: Дожди Дагестана стучат в моё сердце

…конечно, не так, как в сердце Уленшпигеля стучал пепел Клааса (Шарль де Костер когда-то существенно повлиял на моё мировоззрение), но очень сильно. Больно и радостно. Почему боль, понять нетрудно. Вот лишь некоторые моменты, сопутствовавшие моей нынешней поездке на Кавказ. Только факты. Ничего, кроме фактов.

30 апреля 2013 года в 21:50 в городе Буйнакске, на пересечении улиц Имама Шамиля и Салаватова, неизвестные, следовавшие предположительно на автомашине ВАЗ-2107, из автоматического оружия произвели выстрелы по служебной и личной автомашинам ВАЗ-2114, в которых следовали сотрудники полиции ОМВД России по Буйнакскому району. В результате множественных ранений майор полиции, капитан полиции и старший лейтенант полиции скончались. Двое сотрудников полиции с ранениями различной степени тяжести доставлены в больницу…

… Мощный взрыв прогремел в Махачкале днем 1 мая…

… Сотрудник Центра противодействия экстремизму МВД Дагестана Казим Шабанов был убит утром 14 мая в Махачкале. Офицера МВД расстреляли в момент, когда он выходил из подъезда дома на проспекте Акушинского. Он скончался на месте.

… Восемь человек погибли 20 мая в городе Махачкале у здания управления службы судебных приставов по РД. Взорвались два автомобиля.

…Взрыв прогремел 25 мая в центре Махачкалы. На настоящий момент известно о 18 раненых, один сотрудник ГИБДД погиб.

А первого июня, как раз в тот день, когда скорый поезд уносил меня из гостеприимной Казани в Москву, откуда мой путь лежал прямиком в столицу Республики Дагестан, в Махачкале при обстоятельствах, напоминающих не первой свежести голливудский блокбастер, был арестован и вывезен из Дагестана градоначальник Саид Амиров.

Почти ежедневно – то в одном, то в другом населённом пункте — гремят взрывы, раздаётся стрельба, льётся кровь, гибнут люди. И уже  невозможно разобрать, что в большей степени тому причиной – столкновение религиозных убеждений, политическое противостояние или  борьба конкурирующих кланов. Всё переплетено – не удалить злокачественную опухоль, не повредив здоровой ткани, в которую она проросла.  Нужна искусная хирургия, филигранная техника. И главное – любовь и сострадание к больному, вера в его исцеление и понимание сущности и смысла своего долга перед ним – это труднее всего.

Дагестан… Кому бы я ни сказала о своём намерении побывать в Махачкале, реакция была одинаковой: куда тебя несёт? В Москве мне посоветовали, пока не поздно, сдать билет.  Это же Дагестан! Горячая точка!

Общественное мнение в русских градах и весях нечасто настроено в пользу «лиц кавказской национальности», и дагестанцы в этом «рейтинге раздражения», пожалуй, на первом месте. Достаточно хотя бы мельком по этой части заглянуть на Youtube и пробежаться по комментариям к скандальным видеороликам.

У меня, однако, другой источник информации. Не беспристрастный. Но подающий «картинку» так, как только и должно, на мой взгляд, сегодня «работать по Кавказу»: добиваясь чёткости благодаря единственно правдивой оптике – оптике любви. Без любви, без глубокого уважительного интереса к этой земле и людям, мужественно возделывающим и обустраивающим её, без понимания той грандиозной роли, которую Кавказ играет в российской геополитике, здесь нечего делать. Поэтому я заранее отметаю все разговоры о «кавказском лобби», о «кормлении нахлебников и иждивенцев» и о миллиардах, изъятых из карманов добропорядочных россиян в пользу немирных горцев. Я буду говорить о другом. О тревоге и радости.

Надежда и вера

… Ещё в прошлом году, преодолевая по железной дороге расстояние от Москвы до Владикавказа и обратно, я обратила внимание на то, что около трети пассажиров купейных вагонов, в которых я ехала (в оба конца!), составляли кавказские женщины с больными детьми. Ребятишки разного возраста, но преимущественно малыши — с нервно-психическими заболеваниями, ДЦП, задержкой развития. То же самое и нынче – на маршруте «Москва-Махачкала-Москва». Тяжёлая и странная концентрация детской обречённости и родительского горя. Много путешествую в последнее время, но такого в поездах прежде не замечала. Кавказские семьи подвержены особого рода рискам? Или подобные заболевания не лечатся ни во Владикавказе, ни в Махачкале? Что это – проблемы экологии? Социальной политики? Медицины?

Или просто Кавказ, как увеличительное стекло, делает выпуклыми, бросающимися в глаза общероссийские беды, к которым в других регионах население уже как-то притерпелось, принюхалось и в силу меньшей выраженности симптомов позволило себе несколько расслабиться по их поводу?

Женщины, с которыми я разговаривала в поездах, в один голос твердят: медицины на Кавказе нет! Коррупция сожрала её с потрохами. Врачей почти не осталось. Лечить некому.

То же и в образовании. Не желаете ли – «ЕГЭ-туризм»? Дагестан и здесь на первых полосах СМИ-шных скандалов.

Тем временем, по моему ощущению (это особенно заметно, когда переживаешь последовательно Казань, Владикавказ и Махачкалу), Северный Кавказ сегодня перенасыщен идейным электричеством. Кажется, сам воздух излучает здесь гипнотические флюиды, готовые в любую минуту обуять очередную горячую голову. Может быть, причина тому – религиозное чувство, которое у местных жителей, очевидно, живее, чем где бы то ни было «на материке».

Как это всё умещается на сравнительно небольшой территории и даже иногда в одном и том же человеке: стяжательство и щедрость, жестокость и рефлекторная готовность броситься на помощь, национальное высокомерие и безмерное гостеприимство, мировоззренческая узость, доходящая до фанатизма, и духовный полёт? Здесь, на Кавказе, единство контрастирующих оттенков самого высокого и самого низменного постоянно приводит тебя в недоумение и восторг. Ты словно немеешь перед неразрешимой дилеммой, ничего тебе не остаётся, кроме как распахнуть глаза и сердце для молчаливого созерцания… Авось да из этого перенасыщенного раствора сами собой начнут выпадать кристаллы истины.

Мой друг, замечательный дагестанский поэт, журналист, педагог, заместитель министра печати и информации РД Миясат Муслимова в своём блоге ежедневно, с редким упорством, любовью и требовательностью освещает общественную и культурную жизнь региона во всех его противоречиях. Герои Миясат – учителя, врачи, художники, музыканты, артисты, писатели, философы. Чаще всего действительно герои. В первом – мифопоэтическом — значении слова. Те, в ком не угас прометеев огонь. Их речи, их поступки, их способность действовать, их естественная жертвенность нынче казались бы вымыслом беллетриста с разыгравшимся романтическим воображением, если бы не были столь документальны, не выявлялись в репликах обычных сетевых разговоров, в письмах, интервью, монологах, записанных Миясат во время встреч, которыми изобилует её жизнь, полная путешествий и событий.

Я впервые увидела Миясат несколько лет назад в Москве, в «Доме Ростовых». Она сидела за столом напротив Светланы Василенко и улыбалась той особенной улыбкой, которая сразу выдаёт натуру: умный, добрый, искренний человек!    К любой несправедливости, к халтуре и фальши Миясат беспощадна. Отваге, с которой она бросается в бой с показухой и прочими чиновничьими чудесами, можно позавидовать. Миясат рассказывает, что своей судьбой ставит эксперимент: хочет доказать, что вопреки общепринятым установкам в своей же республике можно добиться успеха: без протекций, взяток и «волосатой руки» наверху. Исключительно за счёт собственного ума, таланта и добросовестного служения делу.  Но если булгаковской Маргарите досталось несколько молекул крови одной из французских королев, то Миясат, без сомнения, прямая, хотя и дальняя, наследница Жанны д’Арк. Это точно.

Несколько лет Миясат терпеливо сопротивлялась странной ситуации, сложившейся в связи с её назначением заместителем министра образования РД.  Неприязнь к бывшему президенту, человеку, честному, порядочному,  уважаемому дагестанцами,  отразилась на судьбе тех, кто работал с ним в одной команде, в частности, Миясат, руководившей в свое время Информационно-аналитическим управлением Президента РД. Так, с приходом нового руководства Миясат, известная в республике и как заслуженный учитель, ученый-педагог, оказалась загнанной в резервацию бездействия и молчания. Ей просто не дали никаких полномочий и не допустили по сути к работе.  И  уволить Муслимову не имели права, тем более слишком хорошо ее имя известно в республике и за ее пределами, но работать с ней не стали. При её энергии, с ее фейерверком идей, с фанатизмом служения любимому делу, вниманием к человеку! Она продолжала работать в университете, написала несколько книг, стала лауреатом нескольких литературных конкурсов.  Миясат – псевдоним Мариян Шейхова начала всерьёз работать стихами сравнительно недавно. Но почти сразу мощно. Как будто душа её годами копила художественную энергию, и в момент катастрофического надрыва и подъёма энергия эта вырвалась наружу, быстро и уверенно обретя свою форму.

Интеллигенция

Я спросила у своих «сетевых» друзей, какие ассоциации вызывают у них слова «Дагестан, дагестанцы»? Оказывается, первое, что сразу приходит в голову большинству из них: Расул Гамзатов. Дальше – в порядке убывания: горы, Шамиль, борода, кровь, честь, отвага, не надо, острый, молчи, гостеприимство, коньяк…

Набор понятий – примечательный. Корябает Дагестан многострадальную и загадочную русскую душу.

В конце июня блогосферу всколыхнуло сообщение о гибели 24-летнего махачкалинца Марата Рахметова. На Москве-реке он спас двух девочек-подростков, а сам утонул. Градус и оттенки связанных с этой трагедией разговоров в Интернете сами по себе наводят на тревожные размышления. О том, насколько сильны в России националистические предрассудки (русские ли, кавказские, татарские или еврейские – какая разница!). В мутной водице взаимных оскорблений, вызванных из неандертальских глубин подсознания некоторых наших сограждан (увы! имя им – легион!), обсуждающих, казалось бы, неоспоримый факт самопожертвования ради спасения чужих жизней, лишь изредка всплывали здравые мысли о том, что национальность героя здесь совершенно ни при чём! Воспитание – да. Марата Рахметова так воспитали. В духе определённых традиций, бережно сохраняемых в семье.

Он был единственным сыном декана экономического факультета Дагестанского педагогического института. И, кроме естественного сострадания к  доброму, умному, порядочному юноше (Миясат его знала, он работал программистом в Министерстве образования РД, в информационном отделе) и глубокого, искреннего соболезнования его семье, потерявшей в сущности осевой росток существования, я, как и некоторые блогеры, обсуждавшие в те дни обстоятельства подвига и гибели Марата Рахметова, ощутила что-то вроде слабой искорки оптимизма.

Я вспоминала рассказ Миясат Муслимовой о том, как  машина, в которой она ехала на праздник в горный посёлок Ботлих, едва не попала под обвал. Огромные камни обрушились на дорогу и перекрыли её. Чудом ни один автомобиль не задело. Но движение остановилось. Мгновенно образовалась, как в городе сказали бы, «пробка». Что дальше? Ничего. Все мужчины, какие только оказались на месте происшествия, дружно вышли из машин и, не дожидаясь соответствующих служб, сообща расчистили путь. Быстро и без лишних разговоров по поводу чьих-то прав и обязанностей. Пустяк? А ведь впечатляет…

И ещё мне вспомнилось… Глава из книги Эльвиры Горюхиной, которую Миясат пересказала стихами, «Не разделяй нас, Господи, не разделяй». Читаю  эти трагические строки и слышу, как слова той же молитвы произносят уста русской учительницы и женщины-поэта из лакского селения Убра… И сама повторяю, задыхаясь от слёз. А корни моей культурной памяти выносят из тысячелетних глубин образ старика Приама, целующего руки Ахилла, который вот только что волочил за колесницей тело его сына Гектора, последнего защитника Трои. Какое потрясение переживаешь, когда Ахилл и Приам, будто прозревшие, рыдая, обнимают друг друга!

Вот для чего Художник! Вот в чём его задача – связывать, созидать человечество, подталкивать отчаявшихся, озверевших от горя людей к милосердию, к взаимному прощению. Особенно, когда перед Художником – война. На войне бессмыслен вопрос «кто виноват?». Ещё великий Гомер понял и показал это. И, может быть, первым в истории нашей цивилизации явил пример интеллигентного творческого поведения.

А вот передо мной другая книжка, великолепно изданная в Москве. Автор – кавказец, лауреат престижной премии. Книжку напутствовали известные писатели, сделавшие собственную литературную карьеру в конце 80-х – начале 90-х. И как напутствовали! «Макабр с человеческим лицом» (Макабр – танец смерти (ср.-век. обычай), пляска на кладбище, подражание пляске мертвых). «Очень русский в своём чувстве жизни».  Один из рецензентов вообще убеждён, что именно ТАК гуманизм снова возвратится в русское искусство.

Вряд ли великая русская литература с её сострадающей и соединяющей напряжённостью приняла бы такого «гуманиста» в свой круг… И это – Кавказ, «русский» Кавказ? Или  «макабр», выдаваемый за гуманизм последнего поколения, – результат ужасающей порчи, которую продолжает наводить на всех нас, русских и украинцев, осетин и абхазов, грузин и аварцев, армян и азербайджанцев, либерализованная по западному образцу арт-мафия? Этот  с гоготом марширующий по трупам отряд – интеллигенция?

Нет. Не могу мириться. И не могу отделаться от ощущения растущего между нами водораздела. Я – не с вами.  Между нами – горы и горы, между нами теперь – Кавказ.  Я – по эту сторону. С Эльвирой Горюхиной, с Ширвани Чалаевым, чья музыка, как целебный напиток, настоянная на мелодиях гор, заставляет сердце биться чаще, но ровнее,  с Миясат Муслимовой, с Маратом Гаджиевым, который осуществляет в Махачкале фантастический проект – издаёт литературно-художественную газету «Горцы»…  Для него горцы — люди высокого полёта, к какой бы нации ни принадлежали.

Так вот, я с ними, с теми, для кого любовь, честь, совесть, душа, сострадание — не пустые слова, затасканные предыдущим поколением и обветшавшие, а самая что ни на есть реальная реальность, повседневные жизненные мотивы. Это ведь наши записные «макабристы» — с подачки высокопоставленных предателей — уже несколько десятилетий развращают молодёжь, внушая ей, что человек — на самом деле всего лишь зверь, хуже зверя, потому что животное — невинно, а человек — сознательно извращён. Что, правду о человеке несут «гуманисты» вроде прозаика с Кавказа, отхватившего своим циничным опусом «Русскую премию»? Или русская учительница Эльвира Горюхина, рассказавшая о той же войне с не меньшей откровенностью, но любящим сердцем и человеческим словом? Нет, нет… межа проведена.

Подвижники и титаны

Ведущая круглого стола «Современная национальная литература: наследие советской эпохи и перспективы ХХI века», который проходил в июне в Махачкале, Гулиера Камалова, живо откликнувшись на мой тезис о том, что настала эпоха нового героизма, спросила: «А где вы видели новых героев? Кого так называете?».

Да, пришло, видимо, время «материализации духов», определения того, что носится в воздухе, даже  персонификации — если удастся. Кто они, новые герои? Опираясь на традицию эпохи Возрождения, назову их титанами. Как известно, Ренессанс породил особый тип личности, отличающейся исключительностью ума, силой духа, многообразием таланта.

Если с таким внутренним посылом рассмотреть реальность Дагестана, то вот какие вершины открываются взору.

В сентябре исполняется 90 лет со дня рождения Расула Гамзатова. Совсем недавно в Москве был открыт памятник великому аварскому поэту – совместная работа скульпторов Игоря Новикова и Шамиля Канайгаджиева. Дар Фонда Гамзатова городу Москве. К юбилейным торжествам готовится и Махачкала – более сосредоточенно и масштабно.

Литературный феномен Гамзатова исключителен. В моём экспресс-опросе среди ассоциаций, возникающих у респондентов в связи со словом «Дагестан», имя Расула Гамзатова на первом месте. Более того, это имя для ценителей поэзии  во всём мире, кажется, стало символом всей кавказской литературы. Прежде всего благодаря русским переводам. Гамзатова действительно переводили блестящие поэты, но было бы, конечно, неверно сводить успех его поэзии только к талантливой работе переводчиков. Перевод вообще – дело тонкое.

При всём богатстве звуков – гортанных, щёлкающих, цокающих, придыхающих – уловить в их сочетаниях аналоги интонационным особенностям своих словаря и грамматики русскому уху труднее, чем в любой из европейских звуковых систем.  Поэтому переводчик поневоле тянется сначала к известным образцам. И когда мне предоставилась счастливая возможность переводить современные осетинские стихи с великолепных аутентичных подстрочников, я сразу же почувствовала, что нахожусь в безнадёжном плену интонаций Расула Гамзатова, видимо, самого «переведённого» из кавказских поэтов. Гамзатовский лаконизм, благородная учительность, которой художественный темперамент автора не позволяет перерасти в прямое назидание, метафорическая плотность и склонность к афоризму – разве это может быть привнесено переводом? Так, издалека, из далёкого контекста, почти от противного – я заново открыла для себя удивительный мир Гамзатова.

Мне с лёгкой руки Миясат Муслимовой повезло выступить с чтением собственных стихов перед избраннейшей публикой Дагестана в Национальной библиотеке им. Расула Гамзатова. С первых же стихов я почувствовала необыкновенную связь со слушателями, с залом, какую-то общую эмоциональную волну, которая  подхватила меня и увлекла за собой. Признаюсь, у меня ещё никогда не было столь конгениальной аудитории. Миясат потом объясняла, что поэтическая метафизика Кавказа – на каком бы языке она ни воспроизводилась – всё же базируется на таких нравственно-эстетических опорах, от которых западная культура давно отступила.

Другое имя, которое сегодня сразу приходит на память, когда слышишь слово «Дагестан», — Рамазан Абдулатипов. Личность, овеянная знобящими сквозняками недавнего прошлого и, по словам многих дагестанцев, последними надеждами соотечественников. Надеждами как минимум на мир и порядок в регионе. Этот минимум дороже всякого золота, и добыть его под силу разве политическому Гераклу. Таков ли Абдулатипов? Профессор философии, пишет стихи и политологические трактаты… Пожалуй, одна из тех – ныне редких – публичных фигур, на чьих белых одеждах не видно грязных или кровавых пятен. С его приходом к власти в качестве временно исполняющего обязанности главы РД общественная жизнь в регионе приподнялась и задышала. Хотя сохраняющийся социальный вулканизм беспрерывно даёт о себе знать – убийства, теракты, шумные разоблачения, аресты… Возникает ощущение, что Абдулатипов внутренне приготовился ко всему и ответ держать готов, как говорится, по полной. Впрочем, я не политик. Сужу о личности, ориентируясь на её творческий продукт, поэтому предлагаю читателю несколько цитат, на мой взгляд, отменно характеризующих Рамазана Абдулатипова:

«Мне, к примеру, казалось раньше, что от правителя зависит чуть ли не всё. Теперь убеждаюсь, что от меня зависит ещё очень мало, ибо застал утвердившиеся отношения, ценности и связи в обществе, в государстве. Попытка их разрушить может привести к разрушению и неуправляемости всей системы. Кроме того, тысячу дел, до которых я не могу дойти сам, приходится поручать другим людям. А они подчас думают одно, докладывают другое, решают третье. Кроме того, именно они нередко формируют и моё мнение о событиях, делах и людях, подсказывают решения, как потом оказывается часто, угодные себе» («Философ и правитель. Диалоги о правлении», 2004 г.).

Глядят разочарованно народы
Сквозь бедности нахлынувшей года,
Что алчности полны их верховоды,
Не ведая ни страха, ни стыда.
***
Смогли себе вы замки возвести,
Чьи серебром украсили пороги,
Но все равно не будете в чести,
Разбойники с большой дороги.
***
У каждого свое предназначенье
И на челе своей судьбы печать.
Один рожден разбрасывать каменья,
Другой рожден каменья собирать.
***
Из тысячи порой не выбрать мудреца,
Чтоб честен был и привлекал сердца.
Зато глупца избрать немудрено:
Куда ни глянешь — их полным-полно.

…Самый страшный невежда — это невежда с двумя дипломами, научными степенями и при должностях. У него больше возможностей принести вред, чем у рядового человека.

Конечно, можно сколько угодно обвинять политиков. Да, у политиков  своя задача. Им важно получить результат, каким путем — дело, видимо, десятое. Политика не всегда сочетается с нравственностью. А вот когда интеллигенция ведет себя так же, это уже беда. Между тем, к сожалению, почти невозможно найти армянского, азербайджанского интеллигента или интеллигента любой другой национальности (из тех, что живут на родине, а не в Москве), который был бы способен подняться над конфликтом и сказать: мы соседи, мы люди, и мы должны научиться жить вместе. Более того, именно интеллигенция будоражит народ и озвучивает “национальную идею”, прилагая для этого свои немалые знания, и таким образом фактически сталкивает народы друг с другом вместо того, чтобы мирить их.

В нашей ситуации не заниматься такими сообществами, как нации, этносы, — преступление. Потому что других устойчивых структур в государстве не сохранилось – ни партийных, ни классовых, ни социальных. У нас сейчас деструктурированное, взорванное общество. И в нем самыми организованными структурами являются этносы. Но если ими не заниматься, они уведут и экономику, и политику — все, что хотите, в сторону. Национальная проблематика обретает экономическое, политическое и социальное значение. Упустим ее — завтра будут выселять по другим признакам: потому что с усами или потому что лысые… Раньше у нас был ЦК идеологический, политический, а сейчас — финансово-олигархический, и неизвестно еще, от чего больше страдают свобода и независимость, включая творческую. Это просто другая форма несвободы. У нас происходит недооценка духовно-нравственных факторов развития и отдельной личности и целых народов, налаживания межнациональных и межгосударственных отношений.

… Национальная психология — тончайшая материя, это изучить невозможно. Можно лишь прочувствовать и попытаться рассказать об этом другим. Даже самый талантливый человек может выразить словом далеко не все, что чувствует. Запретами здесь ничего не добиться. Совесть, ответственность и доброжелательность. Только при наличии этих качеств можно заниматься национальными проблемами. Тогда, если даже и допустишь ошибку, она не будет оскорбительной и вызывающей.

… Во всем мире люди по горло сыты национальной враждой. А у нас узбеки, русские, чуваши, татары, буряты, грузины в понимании большинства проблем в тысячу раз ближе друг другу, чем, казалось бы, более близкие народы — скажем, турки и курды. С какими-то потерями, но мы все равно вернемся к дружбе народов. Более того, я предвижу, что случится, как это у нас принято, новый взрыв чувств. К тому же это всем на пользу. Вспомните, чем был Тбилиси для творческой интеллигенции всего СССР! Или, наоборот, могут ли прекрасная грузинская литература и прекрасное грузинское кино, которые мы все помним, существовать также вольготно и плодотворно без той широкой аудитории, какую они имели в Советском Союзе?

… Сколько безнравственности мы видим в последние годы в эшелонах власти. Разве можно было прежде услышать, что первый секретарь обкома бросил жену, женился на любовнице, живет с соседкой, и вся страна об этом знает, а ему хоть бы что? Президент республики или губернатор — это человек, который находится на виду, он олицетворяет власть. Как он себя ведет, так ведут себя и остальные.

… Каждый очередной деятель в России, чтобы обозначить свое присутствие в политике, едет на Кавказ — или войну устраивает, или войну “закрывает”, а толку никакого. Почему же не дают довести эту работу до конца людям, которые знают проблему? Кстати, не дают не только в центре, но и “на местах”. Там люди, которые не столько думают о благе своего народа, сколько работают на себя, тоже не жалуют тех, кто разбирается в ситуации.

… Думаю, что после трагического развала Советского Союза у многих произошел определенный перекос в сознании, в оценках, установках… Одно дело — получить свободу, а другое — ею распорядиться. По-моему, мы, советские люди, знали свою дозу свободы. После того как распался СССР, мы забыли о дозе, потеряли меру. И поэтому одни ходят под наркотическим дурманом от свободы, другие не знают, куда от нее деваться, потому что она не дает им жить. Третьи повели себя словно мародеры, которые попали в дом, где умер хозяин, а на полках лежат золотые вещи, на стенах висят картины… Они мародерствуют до сих пор. Такое происходит на всем вообще постсоветском пространстве. Развал Советского Союза — это глубочайшая деформация не только промышленности и экономики, но прежде всего сознания людей, нравственности. Мы до сих пор еще во многом находимся под развалинами этого сознания. Более того, начали считать, что совесть — категория, изжившая себя. А исторический потенциал дружбы народов сводят к лозунгам.

Вот такой сейчас в Дагестане руководитель. Отношение к нему в народе разное, но ведущее настроение: сможет ли? справится ли? Дай Бог, чтобы смог и справился.

Ещё имена? Ширвани Чалаев. Я очень надеялась нынче в Махачкале встретиться с ним. Не получилось. Но, думаю, звёзды рано или поздно сложатся в мою пользу и мне удастся поговорить с Ширвани Рамазановичем. О чём? Об особенностях современной музыки. О сегодняшних «попсе» и классике. О национальных интонациях и ритмах как основном источнике обновления музыкального искусства.

К великому стыду своему я узнала Чалаева только три года назад, когда впервые посмотрела фильм Аслана Галазова «Ласточки прилетели». Музыка в «Ласточках» – не просто сопровождение. Она – мистический субъект, метагерой драмы, разворачивающейся на экране. Чалаев —  Леонардо да Винчи от музыки: композитор, актёр, певец, мыслитель, народный артист России, дважды лауреат Государственной премии. «Я лично отношусь к тем людям, — говорит он, — которые считают: что бы с твоей Родиной ни случилось, что бы там ни происходило, понятия «Родина», «партия», «земля», «небо», «вода», «горы» — это священно!».

Чалаев написал музыку государственного Гимна Дагестана. Наверное, это единственный государственный гимн на свете, который вызывает не просто приподнятое чувство и переживание торжественного момента, а подлинное эстетическое наслаждение.

Миясат много рассказывала о Фаине Графченко, талантливейшей исполнительнице стихов. Когда-то давным-давно она приехала в Дагестан и осталась здесь навсегда. Фрагмент её страстного монолога, записанного Миясат, о многом говорит и точно характеризует актрису и личность:

«Какие-то мы обездоленные. Вся страна. Не хватает раздумья, образованности,  мы же отобрали у людей культуру, дали им книги для убогих. Мы искромсали  историю — мы никто,  у нас нет науки, образования, войну выиграли американцы, а вы кто такие?  Сколько времени унижают лица кавказской национальности. Никогда не могла видеть этого армянина, который кладет под ноги таджикский народ.  Нам говорят, что гомосексуализм — хорошо, наркотики — хорошо. Теперь вынудят в школах изучать секс как половое воспитание. Это разрушение семьи.

Начинайте сначала, говорят нам, покайтесь за свою историю. Это сиротство — начинать сначала.  И наши дети — сироты, потому что у них отнимают право любить свою страну. С ними нужно говорить на языке подлинной культуры, высоты духа. <…> Попробуйте покорить публику, которая не приучена к стихам. Когда Феллини снял свой фильм «Луна», в зал, вмещающий две тысячи человек, на просмотр пришли сто. На вопрос, почему так мало, он ответил: «Мой зритель умер. И мне остается сделать то же самое».

Я взрыхляла почву с 1969 года, принесла звучащую поэзию в Дагестан, и ее приняли все. Сидящая на ступеньках своего дома старушка из Сергокалы говорила мне: «Фаина, здравствуй! Мы тоже любим стихи!». Я на работу шла переулками, чтобы успеть: люди останавливали на улицах и просили стихи. Потом мой слушатель, мой зритель бросил все и уехал из республики. А я опять поднимаю знамя поэзии. Поднимаю в мире, где стихи никому не нужны, где вместо стихов любят стишочки, где засилье идиотских стихов. А я поднимаю флаг поэзии и вижу, что это больше, чем нужно. Пусть я это делаю там, где десятки людей, пусть кустарным способом, но я вижу по лицам, как она нужна этим страдальцам, даже если они не чувствуют своей обделенности.

Я хочу кричать: «Господа, все в порядке! Все живы, несмотря на эту погань». Надо теребить людей, надо заставлять их думать. У нас время сытых. В Дагестане нет голодных, что бы ни говорили. Сытость, которая заполонила наш желудок, заполонила и ум. У нас нет голодных, и не может быть, потому что живем в райском месте. Только души мельчают. Сколько людей мы погубили. Они читать не могут вообще, ни стихи, ни прозу. Но когда им читаешь, они преображаются. Со звучащего слова и надо начинать, начинать с учителя».

Художники, с которыми я познакомилась в Махачкале, тоже люди титанического склада. Имя Марата Гаджиева уже не раз возникало на этих страницах. Да, редактор, писатель, блестящий организатор. Но и художник исключительный. В маленькой мастерской на улице Батырая в Махачкале вместе с несколькими художницами – такими же труженицами и бессребреницами, как он сам, Марат расписывает фарфор.

Мы пили чай под стеной старого домика, построенного, кажется, ещё «до исторического материализма», в колышущейся сени лиственного покрова, и я думала о том, что эта мастерская, пожалуй, как нельзя лучше отражает положение большого искусства в современной России. Благоустройство на том уровне, который могут обеспечить люди, не имея лишнего гроша за душой. И среди этого скудного быта – драгоценные шедевры, от созерцания которых захватывает дух.
Художник и торговец – разные профессии. А государство, к сожалению, совершенно отстранилось от распространения произведений настоящего искусства, отмеченных высоким вкусом, излучающих энергию красоты и добра. На рынке же, увы, привычно правит пошлость…

В мастерскую Марата Гаджиева беспрестанно наведываются всевозможные проверяющие – налоговики, пожарные, санэпидстанция… Как пишет Миясат, «все пытаются деньги получить или «брать борзыми», то есть посудой. Но со временем  проникаются уважением к труду и удивлением перед бескорыстием и безденежностью мастерской и сами начинают болеть за них, защищая от коллег по проверкам».

Сабир Гейбатов – скульптор. В мастерской, принадлежавшей отцу Сабира, народному художнику России и Дагестана Гейбату Гейбатову, словно остановилось время. Работы отца и сына перекликаются, подают друг другу весть. Может быть, поэтому мысль о глубокой связи с традицией, о необходимости новых культурологических исследований творческого наследия ХХ века так часто и отчётливо звучит в статьях и выступлениях Сабира. Помимо всего прочего, он – мозг и душа интеллектуального клуба «Эпоха», регулярно собирающегося в одном из махачкалинских кафе.

Миясат с неизменным восхищением рассказывает об этом клубе. Она старается не пропускать ни одного заседания – и не зря. Здесь разговор о насущном ведёт – без преувеличения — гуманитарная элита республики. В конце мая, например, обсуждалась тема «Развивающаяся теория и пространство современной национальной литературы». Вместе с Сабиром, Миясат, известными филологами Мусой Гаджиевым и Зулейхой Курамагомедовой, вместе с другими сведущими в тонких вопросах литературоведения и философии людьми в дискуссии принимала участие молодёжь, причём весьма продуктивно.

Ибрагимхалил Супьянов… Его мастерская напоминает театральный цех или лабораторию архитектора. Удивительные деревянные конструкции, развешанные по перилам цветные лоскуты и полотнища. Фантазия мастера неистощима: новые материалы, новые техники. Мы рассматриваем фотографии картин, которых уже не существует в реальности. Это – роспись водой по камню. Сам художественный эффект достигается за счёт разных оттенков, которые возникают на камне по мере высыхания воды. Ускользающее чудо! Вот где в полной мере понимаешь, что это значит: «Остановись, мгновенье! Ты – прекрасно!». А вот ещё – обширный альбом тончайших листов с рисунками из причудливо переплетённых нитей. Волшебство! Магия! И словно в подтверждение этой догадки Ибрагимхалил достаёт деревянную флейту. Волшебную.