Говорящая архитектура Кубачей: лабиринты каменных кварталов

Миновав равнодушный, но асфальтированный Уркарах, мы оказались на дороге, ведущей в Кубачи. Назвать дорогой ту колею, которую мы бороздили со скоростью 20, а то местами и 10 километров в час, очень сложно. Кряхтя от щебня и задыхаясь от пыли, наша «Газель» достигла точки 1780 метров над уровнем моря. Здесь и раскинулся легендарный поселок златокузнецов Кубачи, первое впечатление о котором оказалось далеко не сказочным – пустующие безвкусные дворцы при въезде, принадлежащие, как мне сказали, семье новоявленных махачкалинских ювелирных «магнатов», сменившиеся заброшенными советскими постройками художественного комбината и местной администрации.

Узкая тропинка, выложенная серым сланцем посреди влажной сочной зелени, привела нас к развалинам мечети нижнего квартала «Хьащщала къуатла мищит», построенной еще в XVII веке. Судя по всему, это было компактное и богато украшенное место, где верующие собирались для совершения намаза, но минарета для призыва на молитву при нем, как и при многих других древних сельских мечетях, не было. Стены мечети и внутри, и снаружи украшены не только арабской вязью, но и рельефами доисламского периода.

Выше от мечети тесные улочки, мощенные грубым камнем и переходящие на крутых склонах в лесенки, ведут к давно заброшенным старым полуразвалившимся домам. Где-то сохранились одни несущие стены с очагом и расписной каминной плитой, где-то наружный каркас с барельефами, а где-то и целое здание – пусть с проваливающимися полами и прогнившими потолочными балками, но крепко стоящее на ногах и по-прежнему служащее верандой верхнему соседскому дому.

Камни буквально каждого дома здесь пропитаны стариной. Они несут в себе историю многих поколений – тех, что не видели разрушительных войн, стерших с лица земли каменную память о предках в других аулах, и тех, что кропотливо коротали дни и вечера в работе над укрощением капризного металла, предаваясь душой и умелыми руками исконному промыслу. А промысел тут, как известно, оружейный и кольчужный, существовал с давних пор, потому-то зовут себя кубачинцы «угьбуг», что значит «губители людей». Точно так же, то есть «губителями людей» их называют и другие народы Дагестана. Только звучит это название немного иначе – «ургъи», потому что в других языках, в отличие от языка кубачинцев, существует буква «р». А легендарный Зерихгеран – имя, данное стране древних кольчужников персами.

При взгляде на старые могильные плиты, то и дело встречающиеся на пути, становится совершенно ясно, откуда на столь привычных для нашего глаза серебряных кубачинских кинжалах, браслетах и кувшинах берется замысловатая и пластичная растительная вязь мархарай или отдельные ее детали в виде цветков и бутонов. Все оттуда же – из глубокой древности и любви самих кубачинцев к красивому. Украшать плиты, камины, прялки, изделия и стены домов растительным орнаментом знаменитые оружейники и ювелиры начали с принятием ислама, с тех пор, как изображение живых существ поставили под жесткий запрет. Однако Кубачи, пожалуй, единственное во всем Дагестане место, где еще можно встретить памятники домусульманского периода в чистом, не подвергшемся разрушению виде и им подобные обрисовки, но уже гораздо более поздних лет. Искоренить тягу к изображению творений божьих удалось лишь к XVIII веку.

Дальше старые каменистые улочки ведут к большой или джума-мечети «холла мищит» – самой древней и главной из 12 мечетей, существовавших в Кубачах, датируемой XV веком. Обращенная к югу внешняя стена ее состоит из опорных столбов, которые завершаются шестью классическими арками. Стены мечети украшены большим количеством резных камней как изнутри, так и снаружи. Каждый год 22 июня, в самый длинный день в году, здесь проходит зиярат в память о погибших в сражении с кала-корейшцами батырах – молодых неженатых воинах, живших в круглых дозорных башнях и стоявших на страже аула, а в случае вражеского нападения защищавших его. Похоронены они немного ниже джума-мечети, в местечке под названием «кьала хъу», что значит «огород репы». По преданию, захоронение происходило глубокой ночью втайне от жителей Кубачей, чтобы в ауле не поднялся плач, сигнализировавший врагам о крупных потерях, и вся территория была поспешно засеяна репой во избежание расспросов местного населения о том, для чего вспахана земля. Позже, когда тайна была раскрыта и место погребения стало свято почитаться, «кьала хъу» обросло свежими могилами и здесь раскинулось одно из аульских кладбищ. Над этим кладбищем, да и над другими, можно увидеть могильные плиты, возведенные в стены заборов или оград. Это памятники в честь людей, погибших за пределами аула и не захороненных на родной земле. Больше всех среди них без вести пропавших участников Великой Отечественной войны.

Удивляет и радует в Кубачах обилие родников. Возле них можно встретить старушку в традиционном белом, обтягивающем черное чохто кlазе поверх туникообразного платья, стирающую белье или взбивающую масло. Или же в глаза бросится старичок, наполняющий глиняный сосуд чистой и необыкновенно вкусной, даже сладковатой родниковой водой. Вода эта стекает со снежных вершин и очень холодна, но горло после такой воды никогда не заболит, ибо она кристально чиста и стерильна. Молодые люди редко приходят к воде или за водой, разве что за питьевой иногда. Для всех остальных нужд по дому используется дождевая вода, вылавливаемая особой системой в баки, роль которых чаще всего выполняют ванны, подвешенные к наружным стенам дома, из которых вода по трубам течет в домашние краны. А воды с небес в Кубачах хоть отбавляй. Погода не балует солнцем. В основном здесь туманно и дождливо.

Проходя по старым кварталам, можно заметить много знатных домов конца XIX или начала XX века. Они, как и все остальные дома в Кубачах, построены из глинистого сланца, но их выдает идеальная кладка. Говорят, один мастер в день мог класть не больше трех камней. Если же он клал больше, то считался недобросовестным, спешащим выполнить работу кладчиком, и его прогоняли со строительства. Поднимаясь выше, дороги становятся шире и глаже, кое-где даже в состоянии проехать машина. Потому дома тут хоть и старые, но жилые. В некоторых из них сохранились традиционные массивные деревянные двери со специфическим засовом и ставни на маленьких узеньких окнах, правда, дополненные стеклами. Барельефы в виде мифических зверей, напоминающих то ли львов, то ли грифонов, здесь не редкость. Также встречаются человеческие лица и силуэты лошадей.

Для исконных северокавказских народов характерна максимальная сдержанность в любых проявлениях жизни, включая культурную и архитектурную ее составляющую. Именно в таком стиле оформлены сохранившиеся круглые дозорные башни в верхней части старых кварталов – «Акъайла къала» и «Къунакъла къала», названных так по принадлежности их определенному роду. Разумеется, изначально эти башни были общими, и их было гораздо больше. В них проживали те самые молодые воины из общины батирте (богатырей), которые стояли на страже спокойствия родного аула и защищали его от внешних захватчиков. В башнях насчитывалось до семи этажей, и из них открывался вид на определенную часть аула, его границы и даже на соседние села. Изнутри каждый этаж условно разделен на две зоны – обеденную и спальную, снабжен одним камином, четырьмя узенькими оконцами и лестницей, ведущей наверх.

С башенной крыши открывается потрясающий вид на всю старую часть Кубачей и на расположенные близ поселка древние курганы и могильники в виде искусственно возведенных холмов. У одного из них, по преданию, проходил зороастрийский обычай погребения – отделение мяса погибшего от костей и предание его на съедение определенным птицам в зависимости от пола усопшего. Что делалось с его костями, неизвестно, но предположительно их клали в мешочек и вешали в доме покойника.

Выйдя из башни, мы попали в густой туман. Но, как объяснили нам местные жители, это вовсе не туман, а всего лишь низкая облачность. Было забавно плыть в молочной пелене, то и дело натыкаясь на очередной выступающий камень и оказываясь то в тоннеле, проходящем сквозь жилой дом, то под арками балконов.

В эту прохладную ночь под толстым шерстяным одеялом мне снились самые сладкие сны в моей жизни. А воспоминания о настоящем живом трудолюбивом Дагестане, бесконечно далеком от политических интриг и религиозных дрязг, где время ощутимо замедляет свой ход, навсегда осядут в моей памяти.