Кала-Корейш: Вперед в прошлое

Автор: Светлана Анохина, Яна Мартиросова, журнал «Дагестан»

Оцифрованная память

Когда-то сильный и прославленный, а ныне безлюдный и полуразрушенный, он стоит особняком в перечне архитектурно-исторических памятников Дагестана. Расположен на вершине крутой горы, чьи склоны прорезаны двумя глубокими ущельями, по дну которых текут Буган («Большая река») и безымянная речка.

Своими мавзолеями и башнями, мечетями и саркофагами, надгробьями и стелами Кала-Корейш врос в раннее средневековье и фактически остался в нем, пребывая в особом измерении, где густое время течет медленно и неторопливо.

И хотя совсем близко от него проходит дорога, соединяющая районный центр Уркарах и златокузнечные Кубачи, современности, с ее бешеным ритмом, сюда не дотянуться.

С внешним миром Кала-Корейш соединен только перемычкой длиной в 40 и шириной в 5 метров. Город был выстроен как крепость; узкая тропинка над крутым, почти отвесным обрывом «Магакатт» ведет к единственным воротам, которые запирались при малейшей опасности. А высокие двухэтажные дома, глухой стороной обращенные к ущельям, и система оборонительных и сигнальных башен делали его практически неприступным.

В рассказах о Кала-Корейше смешались эпохи, правители, быль и небыль. По преданию, люди в здешних местах поселились еще в незапамятные времена, чуть ли не сразу после Всемирного потопа, когда окрестные скалы еще омывали морские волны. И до сих пор, якобы, среди скал, обступивших город-крепость, стоит одна с вмурованным в ее тело огромным железным кольцом, – чтобы крепить канатами причалившие к берегу корабли. И жил тут, как рассказывают, мужественный и свободолюбивый народ, подчинявшийся лишь совету старейшин, который избирался заново каждый год. Много раз соседи пытались его завоевать, но ущелья были глубоки, стены высоки, ворота на­дежны, и часовые на башнях не дремали. И только арабам удалось его покорить. После битвы, в которой полегли почти все защитники города, оставшиеся в живых приняли религию завоевателей. И с этого времени, как гласит легенда, город стал называться Кала-Корейш.

Но это всё легенды, а вот то, о чем можно говорить с большей уверенностью – Кала-Корейш (или УркIмуц, как называли его кайтагцы) был столицей Кайтагского феодального владения и резиденцией кайтагских правителей-уцмиев. Самые ранние упоминания о Кайтаге встречаются в трудах арабских историков IX-X вв. ал-Йакуби, ал-Белазури, ат-Табари, ал-Куфи и анонимного автора «Худуд ал-алам» («Пределы мира»), написанного по-персидски. Но события, описанные там, относятся к VI-VII вв., времени арабских походов на Дагестан. Точнее, к тому периоду, когда арабы под предводительством Масламы уже укрепились в Дербенте и оттуда стали продвигаться вглубь Южного Дагестана, утверждая там свою религию и своих правителей.

В те времена в Дагестане не было единого центра, и Кайтаг, который в арабских хрониках назван Хайдаком, выступал как самостоятельное государство, ведущее свою независимую политику. В хронике «Тарих Дагестан» Мухаммада Рафи подробно рассказывается, как арабы покорили Кайтаг, убив его правителя Газанфара, чье место занял эмир Чуфан, один из потомков Хамзы, дяди пророка. Он и основал в Кайтаге «большое число многолюдных селений, а своей резиденцией выбрал город Кала-Корейш», или Крепость курейшитов, названный так в честь победителей – арабов из племени курейшитов, к которому принадлежал и сам пророк Мухаммад.

Доисламская история Кайтага слилась с новой, и Кала-Корейш стал одним из крупнейших исламских центров Дагестана, откуда газии (борцы за веру), мусульманские законоведы и богословы продвигались дальше, осваивая новые пространства. Однако, по некоторым сведениям, ислам исповедовали только уцмий и его семья. В записках арабского ученого-энциклопедиста Ибн Руста, относящихся к первой половине Х века, есть любопытнейшее упоминание о правителе города Хандан (речь о владении Хайдак). Этот «правитель, – пишет Ибн Руста, – придерживается трех религий, по пятницам молится с мусульманами, по субботам с евреями, а по воскресеньям – с христианами».

Одним из самых прославленных и влиятельных уцмиев Кайтага был Рустам-хан, составивший в первой половине XVII века свод законов, регулирующих взаимоотношения между разными сословиями и жителями селений. В нем говорилось «государству без правителя, Дарго без суда, стаду без пастуха, войску без разумной головы никогда не быть». Он, как и его внук Ахмед-хан, погребен в мавзолее уцмиев в Кала-Корейше.

О Кайтагском уцмийстве писали и немецкий ученый Адам Олеарий, и знаменитый турецкий путешественник Эвлия Челеби, побывавшие в Дагестане в XVII веке. А Иоганн Густав Гербер, принимавший участие в Персидском походе Петра I в 1772 году, оставил подробное описание «народа Карахайдаки», «особливого хайдацкого языка», уцмия и его власти, а также «деревни великой, крепкой и сильной… Кара-Гураш».

Но незадолго перед этим, а точнее в середине XVIII века, «крепкий и сильный Кара-Гураш», как и бОльшая часть Дагестана, был измотан и обескровлен битвами с многотысячным войском под предводительством иранского полководца Надыр-шаха.

Однако скоро Надыр-шах был разгромлен, а в 1812 году последний уцмий Кайтага Адиль-хан в сопровождении почетных старшин всех даргинских обществ прибыл в Дербент, чтобы присягнуть России.

Детальное изучение уклада жизни и архитектурно-исторических памятников Кала-Корейша началось позже, во второй половине XIX века, после окончания Кавказской войны. Ранее закрытые, а потому и малоизученные территории Дагестана манили исследователей, привлекали пестрым разнообразием культуры, природы и языков. В 1861 году знаменитый российский ученый академик Борис Андреевич Дорн побывал в нескольких дагестанских аулах, в том числе в Кала-Корейше. Дорн писал: «мы остановились на ночлег в кайтагской горной крепости Кала-Курейш… здесь находилось прежде место пребывания уцмиев, на открытом кладбище я видел гробницы Ахмед-хана, Мухаммед-хан-бен-Ахмед-Султана, Эмир Хамза уцмий бен Мухаммед бен Ахмед-хан уцмия и Рази-уцмия бен Хан-Мухаммеда».

Помимо пантеона кайтагских уцмиев, ученый в подробностях описал Джума-мечеть Кала-Корейша, одну из самых древних в Дагестане. Дорн был первым, кто отметил уникальность ее михраба, или молитвенной нишы в стене, обращенной к Мекке. В отличие от самой мечети, которая построена из местного рваного и речного камня, михраб вырезан из штука – пластичной смеси гипса и алебастра. Эта деталь, нехарактерная для традиционной культовой архитектуры Дагестана, свидетельствует о проникновении на его территорию культуры Ирана и Средней Азии. К сожалению, во время одной из реставраций михраб был поврежден.

Самый страшный удар по Кала-Корейшу был нанесен в 1944 году, когда его жители были насильственно переселены в Чечню, в опустевшие села депортированных чеченцев. И вернуться в Дагестан они смогли только через 10 с лишним лет – после смерти Сталина. Однако осели на равнине, будто считали, что не смогут вновь жить в Кала-Корейше как хозяева, достойные его славы и прежнего величия.

Так опустел этот когда-то могущественный средневековый город. Время и природа источили его мавзолеи и башни; богато изукрашенная резьбой дверь в мечеть была передана в Дагестанский объединенный историко-архитектурный музей им. Тахо-Годи, а с 2006 года и сам Кала-Корейш стал филиалом этого музея. Сейчас тут живет один человек, он же хранитель стен и духа Кала-Корейша. Магомеду Рамазанову 79-й год, он живет в родовом доме, который сам же и отремонтировал. Встает он рано, часов в пять. Заваривает чай, неторопливо завтракает и, открыв дверь, шагает за порог.

Обход начинается с центральной улицы. Он идет, поглядывая на остовы домов односельчан, – во многих Магомед бывал еще ребенком, шепчет имена и прозвища – Мази, Чанка, Бажацы, Воркуна… Вернувшись домой, он аккуратно запишет все, что вспомнил, и на нарисованном от руки плане селения отметит, кто где жил.

Еще нужно зайти на кладбище рядом с домом, там 39 могильных надгробий с арабскими именами – Магомед никак не может их запомнить, следом – мавзолей, где похоронены четыре уцмия и имам, Джума-мечеть, которую он пытается «реставрировать» своими силами. Зимой он живет тут в совершенном одиночестве, а весной и летом передохнуть бывает некогда – туристы. Со всех краев света – разноязыкие, разноплеменные – они приезжают в Кала-Корейш, и тогда Магомед становится экскурсоводом, рассказывая и про уцмиев, и про набеги соседних племен, и про могилу, в которой похоронены те, что когда-то в древние времена спасли город. По преданию, во время одного из набегов кубачинцев, их передовой отряд наткнулся на девушку с собакой, вышедших за городские ворота. Серьезный отпор ни девушка, ни ее пес дать врагу, конечно, не могли, но сражались, как умели. Крики и лай были услышаны в городе, и перед кубачинцами оказался не застигнутый врасплох, а готовый к обороне город. Ну а после разгрома врага девушку и ее собаку похоронили там же, где они были убиты.

Но, кроме туристов, в Кала-Корейш приходят еще и паломники. Для многих верующих это место остается сакральным. Зияратом, куда приходят для поклонения святыням. И если туристы могут себе позволить подъехать к селу на автомобилях, то паломники должны подняться на гору сами.

И вот тут начинаются странности. Говорят, все зависит от чистоты сердца и намерений. Случается, что молодые и полные сил люди могут подвернуть ногу на ровном месте или их замучает одышка, а совсем дряхлый старик, которого привели под руки внуки, шагает вверх по склону легко, как юноша. А еще рассказывают, бывало, что заночевавшему в Кала-Корейше и проснувшемуся на рассвете человеку чудятся звуки битвы, лязг железа, крики умирающих, и в тумане, что под утро окутывает Кала-Корейш, смутно видятся фигуры с мечами в руках и оскаленные морды лошадей.

Магомед с этим не спорит, как не спорит с легендой о море, что доходило до стен Кала-Корейша, и кораблях, стоявших на причале.

«А как не верить? Я помню, когда нас переселяли, – рассказывает Магомед, – сняли дверь мечети, положили на арбу и, не дойдя до речки, бык умер. Потом человек из соседнего села забрал все перемычки, разрушил стены, на ишака погрузил, и тоже упал, и умер, не дойдя до речки. Ишак пришел домой. Скорее всего, село не давало из себя ничего вывозить, оно как бы заговоренное».

Вполне может быть, кстати. Это такое место, заповедная область, где время загустело, как варенье, и современность, потолкавшись у перемычки, соединяющей Кала-Корейш и внешний мир, поворачивает вспять.

Ожившие камни

Полина Филиппова, исполнительный директор благотворительного фонда Зиявудина Магомедова «Пери» – о конфузе на Трафальгарской площади и о том, что общего между гробницей фараона Сети Первого, фресками Дионисия и надгробными плитами древнего дагестанского села:

– Насколько я знаю, стартом для этой истории стала невероятная цепь совпадений.

– Не совсем так. Я бы исключила отсюда слово «совпадения», все произошедшее не случайно. На самом деле, жизнь часто дает подсказку тому, кто долго и упрямо ищет свой путь. Как это ни странно, легенду о том, что высоко в горах Дагестана расположено древнее поселение корейшитов, мы впервые услышали от западных коллег и…

– …прямо сразу отправились туда с намерением все заснять и оцифровать? Кстати, а что уже сделано с помощью этой оцифровки и так ли она необходима?

– Ну, к примеру, с помощью 3D оцифровки (а она позволяет сделать точную копию любого культурного объекта) воссоздана гробница Тутанхамона. Обратите внимание, я делаю акцент на слове «точную». В прошлом году в Лондоне разразился скандал. На Трафальгарской площади установили копию арки Пальмиры, взорванной террористами. Но воспроизводили ее по не слишком точным фотографиям. И получилось нечто «по мотивам», с искаженными пропорциями и орнаментом. Возмущенные специалисты назвали это фальсификацией.

И тут проблема посерьезнее, чем неудавшееся шоу. Ведь наследие Востока в свое время было разграблено, многие артефакты ушли в частные коллекции, и к ним нет доступа. Или, к примеру, в одной из египетских пирамид в Долине фараонов находится гробница Сети Первого. Последние 40 лет она закрыта, ведь поток туристов нарушает и температурную, и световую, и кислотную среду, от которых зависит сохранность этого исторического объекта. Следовательно, любому, кто интересуется культурой Востока, в лучшем случае, приходится довольствоваться копией, за чье соответствие оригиналу нельзя поручиться.

– Полина, извините, но мы настолько привыкли довольствоваться симулякрами, что не вижу тут особой беды.

– Боюсь, что ученые, а также студенты, изучающие культуры минувших веков, с вами не согласятся. Им как раз нужна подлинность. Есть и еще одно обстоятельство. Зачастую человек, пришедший в музей, видит только фрагмент артефакта. Во многих мировых музеях стоит одинокая какая-нибудь колонна, и мы совершенно не понимаем, частью чего она является. А мы можем не только воссоздать памятники материальной культуры, но и соединить расчлененное в целое. И, увидев все в полном объеме, восхититься красотой и величием замысла.

– Слушайте, а мне вдруг сделалось так приятно, что рядом с гробницами фараонов встал как равный наш Кала-Корейш.

– Ну, когда в декабре 2015-го года мы пестрой интернациональной компанией отправились в Кала-Корейш, было очень скользко, висел туман и полной уверенности, что я иностранных коллег довезу и сама доеду, у меня не было. Но, так или иначе, мы добрались до этого заброшенного селения, и увидели, насколько это необычное интересное место уязвимо. Да, там нет вандалов, но есть воздействие среды – не менее губительное. Уникальные надмогильные плиты с высеченными на них именами уцмиев, нерасшифрованные еще письмена на них, артефакты исламского и доисламского периодов – они разрушаются. А в придачу еще и люди, что из самых лучших побуждений пытаются что-то спасти, не имея ни специальных знаний, ни аутентичного образца перед глазами. Та же мечеть, которую восстанавливали, не очень представляя, как же она выглядела, уже практически потеряна как исторически значимый объект.

Но кое-что все же осталось. Например, деревянные двери этой мечети сохранились и сейчас находятся в одном из музеев Махачкалы. Они уникальны. Хотя Кала-Корейш и считается центром, откуда ислам распространялся по селам Нагорного Дагестана, но само поселение имеет более древнюю, доисламскую историю. Есть легенда, что двери эти, на которых, вопреки исламским запретам, вырезаны животные, раньше были то ли в зороастрийском, то ли в христианском храме, откуда и были перенесены в мечеть.

– Погодите, так может быть тут какая-то новая удивительная история, и если ее разгадать…

– Пока мы можем говорить только о легенде. Возможно, тут не доисламская, а персидская традиция, в которой не возбраняется изображение живых существ. Честно говоря, мы даже не ставим перед собой задачу найти точный ответ. Мы просто создаем базу, делаем эти объекты доступными для ученых и тех, кто интересуется историей.

Кстати, эти двери произвели на наших испанских партнеров такое сильное впечатление, что они их полностью оцифровали, и сейчас уже вырезана из дерева их копия. Но, прежде чем ее поднимут в горы и поставят на законное место, мы хотим в разных странах сделать несколько выставок, которые расскажут о Дагестане, истории Кала-Корейша и населявших его людях.

Вот так после первой экспедиции, мы решили, что это именно то, что нам нужно. Объявили конкурс, отобрали двух молодых дагестанских фотографов.

– Да, я помню, Шамиль Гаджидадаев и Гена Викторов, они в соцсетях размещали фоточки из Мадрида и как-то очень туманно объясняли, что же они там делают.

– Они учились. Два месяца. А как только вернулись, сразу поехали в горы, снимали и оцифровывали каждый камешек, каждую надмогильную плиту в Кала-Корейше. Сейчас работа уже закончена, сведение материалов закончено, осталось устранение мелких огрехов. Мы планируем выставку на основе того, что они оцифровали; в Санкт-Петербургском Европейском университете будет конференция по Кала-Корейшу. Ведь не каждый, даже приехав в Дагестан, доберется до него. Но рассказать, показать его миру чрезвычайно важно.

А из истории с Кала-Корейшем вырос сначала проект по оцифровке всех памятников этого села, а после мы влились в большую программу «Культурное наследие 2.0».

– То есть, на Кала-Корейше вы не остановились?

– Ребята продолжают работать в Дагестане, но уже над другими объектами. А когда мы стали разговаривать на федеральном уровне со специалистами в области сохранения культурного наследия, нам перечислили огромное количество объектов, которые нуждаются в оцифровке. Советник президента по культуре Владимир Ильич Толстой обратился к нам с просьбой поработать в Ферапонтово. Там стоит храм Рождества Богородицы с удивительными фресками Дионисия. А еще есть новгородские раскопы и многое, многое другое, что необходимо задокументировать.

– Полина, но тут только начни, и окажется, что и вон то нуждается в сохранении, и вот это, а там, за углом еще удивительные артефакты, и тебя теребят за рукав, требуют, чтоб именно этими объектами занялись в первую очередь.

– Да, мы можем оцифровывать несколько объектов в год, не больше. Поэтому планируем организовать Всероссийский конкурс, отобрать те объекты, что представляют особую культурную ценность, но требуют немедленного вмешательства для их сохранения. И чтобы все нами спасенное и задокументированное, оцифрованное стало всеобщим достоянием, мы сейчас создаем сайт, который будет интегрирован в международную и российскую сеть программ сохранения культурного наследия.

– Я только «за», но часто доводилось слышать, мол, да, это чрезвычайно важная работа, но мир устремлён в будущее, а мы, зацикленные на прошлом, безнадежно от него отстаем.

– А не нужно отставать. К примеру, Амстердамский королевский музей, выложив всю свою коллекцию в открытый доступ, объявил конкурс для молодых художников. И это конкурс не на слепое копирование шедевров, а на их вживление в сегодняшнюю реальность, актуализацию культурного наследия.

И мы наметили для себя точно такой же путь.

Магия места

Ева Розенталь, представитель компании «Factum Arte» – о том, как Люсинда поможет сохранить уникальные рукописи, о домашней сметане и радуге над Кала-Корейшем:

– Основатель компании Адам Лоу по профессии художник, и первоначально «Фактум Арте» была своего рода медиатором между художниками и современными технологиями. В скором времени все музеи, которые сегодня, может, и не слышали о подобном, должны будут начать оцифровывать свои коллекции, чтобы сохранить их для последующих поколений.

При копировании мы используем самые разные приборы. Что-то разрабатываем сами, а что-то берем уже в готовом виде. Например, сканер Люсинда – это полностью наше изобретение для оцифровки рукописей. Но иногда в процессе выясняется, что ее возможности недостаточны для детальной оцифровки каких-то поверхностей. И тогда мы используем и лазерный сканер, и фотограмметрию.

Институт истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН, с которым сотрудничает «Пери», в итоге получил технику, разработанную нами специально для их нужд. Одно из требований – легкость перевозки из района в район во время длительных экспедиций.

У нас несколько целей. В первую очередь, мы хотим сохранить объекты культурного наследия для последующих поколений, потому что ничего в этом мире не вечно. Мы даже специально ездим в такие регионы – регионы «высокого риска». И дело не только в войнах, междоусобицах, террористах, но и в том, что далеко не все страны имеют финансовую возможность сохранить такие важные для всего мира объекты. Когда люди просто стараются не умереть с голоду, чаще всего их культурное наследие оказывается заброшено, и со временем может исчезнуть. А этого допустить никак нельзя.

Фонд «Пери» очень хотел, чтобы наше сотрудничество началось именно с Кала-Корейша. Конечно, ехать в Дагестан, чего скрывать, было страшно: новости о каких-то инцидентах с местными радикалами не вдохновляют. Но тут я быстро поняла, что все, конечно, не так плохо. За все время, что мы были в Дагестане, ни разу не почувствовали какой-либо угрозы. А уж когда я попала в Кала-Корейш, то меня прямо накрыло магией этого места. Мы ночевали в домике для паломников. Ночь, которую мы провели там, я все время вспоминаю. Это было так прекрасно – стать причастной к этой древности, к этому укладу жизни, бродить там, гулять, собирать цветы. Я даже не могу сравнить это чувство с чем-то из своих других поездок.

Да, село как будто отрезано от мира, но там внутри ты чувствуешь не изоляцию, а именно покой. Да, далеко от цивилизации, нет удобств, но это такое колоритное, теплое доброжелательное место.

И туманы, невероятные туманы, которые окутывают село буквально за пару минут. Утро может быть невероятно солнечным, ясным, а потом раз – и пелена как стена, ничего не видно.

В Кубачи на завтрак нас кормили молочным супом. И я объедалась домашней сметаной. Каждое утро по пиале сметаны с хлебом. Дагестанская кухня, конечно, потрясающая. Где бы мы ни ели, везде было вкусно. Курзе с крапивой еще запомнились!

Однажды в село пришла группа женщин преклонного возраста. Они совершали

паломничество, уже неделю передвигаясь от места к месту, – где на машинах, где пешком. И в Кала-Корейш они поднимались своими ногами, а это очень непросто. Появлялись постепенно: сначала одна, потом еще две, потом еще три, потом – спустя 20 минут – подошли еще десять. Собрались, помолились. Они мне казались какими-то невероятными, в традиционных длинных платьях, платках. И вдруг одна из них так непринужденно выуживает из кармана супер навороченный смартфон, в сто раз лучше моего, и говорит: «Можно я тебя щелкну на память?»!

А какую мы там радугу видели! Это было в самом начале. Она была такая яркая, такая близкая, такая цельная – она повисла над долиной, и сквозь нее плыли облака.