Халилбек Мусаясул. Наброски к портрету художника.

Первый период в творчестве художника (1913-1915 гг.).

Академическое образование и профессиональное становление художника Халила Мусаева, выпускника Тифлисской школы Общества поощрения изящных искусств,  происходило в Германии  с 1913 по 1945 гг., которое условно можно разбить на три периода. Первый, очень короткий, охватывает 1913-14 гг.  (летний семестр), когда он обучался в Баварской Академии художеств и  1914-1915 гг. (зимний семестр), продолжал  обучение в Мюнхене. Вынужденное прерывание учебы в 1915 г. было   связано с началом первой мировой войны, когда  Халил Мусаев, как российский подданный, был интернирован и вынужден в течение суток покинуть пределы Германии.

С 1915 г. Халил  Мусаев на родине, в Дагестане. Неизвестно, каким образом он оказался на Кавказском фронте, который был открыт Россией в  1916 г. против Турции, союзницы Германии.  В автобиографических заметках он пишет, что в качестве помощника командира санитарного батальона на Кавказском фронте  он дошел до Эрзинджана, когда  русские войска в ходе успешных операций продвинулись вглубь территории Турции на  300 км. Осенью 1917 года, политический кризис в России достигает апогея, фронт стал разваливаться, и Халил Мусаев возвращается с Кавказского театра военных действий и, отныне, как он писал «принадлежал только своей родине».

С конца  1917 г. по 1920 г. он живет в Темир-хан-Шуре, преподает в реальном училище,  одновременно работает художником-оформителем в типографии М.-М. Мавраева и в  журнале «Танг Чолпан». В этот период он тесно сближается  с академиком живописи Е.Е.Лансере, который с осени 1917 года до конца 1919 г. жил и работал в Темир-хан-Шуре. В 1921 г. Х.Мусаев, к тому времени зав. отделом искусств Народного комиссариата просвещения Дагестана, с группой молодых дагестанских художников выехал для продолжения образования в Советскую Грузию, в Тбилиси, где к тому времени Е.Е.Лансере стал профессором Закавказской Академии художеств. Об этом периоде напоминает живописная работа Е.Е. Лансере 1921 г. «Дагестанец Мусаев».  В том же 1921  г. Халил Мусаев получает разрешение на продолжение образования в Германии, и уже  в летнем семестре  1921 г.  он  в  числе студентов Академии   изобразительных искусств г. Мюнхена.

Второй период в творчестве художника (1921-1933 гг.).

На одной из открыток, собственноручно оформленной забавной миниатюрой, из Мюнхена, в первых числах июля 1922 г.   Халилбек Мусаев пишет княгине Елене Багратиони-Мухранской (в Берлин), с семьей которой он был дружен еще по досоветской Грузии, и вновь здесь сблизился: «Глубокоуважаемая княгиня! Прошу простить меня, что до сих пор не писал. Все время собирался что нибудь нарисовать и послать с письмом, но при всем желании не мог исполнить, т.к. был очень занят в Академии и дома работать совершенно не удавалось. Мне очень стыдно, что до сих пор Вам ничего не послал. Через несколько дней нас распускают и я тогда обещаю…»

В личном архиве современного грузинского исследователя Мананы Хомерики хранятся  уникальные работы Халила Мусаева 1916-1920-х годов, переданные ей Марией Багартион-Мухранской (сохранилась фотография, снятая в 1922 г. в Берлине, на которой она маленькой девочкой стоит рядом с элегантным дядей Халилом Мусаевым). По той, еще досоветской Грузии, особенно памятным для всех, и взрослых, и детей,  осталось лето, когда художник  гостил в Мчадиджвари, в родовом имении Багратион-Мухранских.  Тогда Х. Мусаев сделал альбом бытовых зарисовок, сопроводив их своими шутливыми комментариями и акварельный портрет юного Ираклия Багратиони, которые семья Багратион-Мухранских в 1920-е вывезла в эмиграцию.

В мае 1923 г. в Мюнхенскую академию художеств  поступает стипендиат Тбилисской академия художеств, талантливая художница Кетеван Магалашвили.  Халилбек сразу берет ее под свою опеку и весь период их совместной учебы  будет тепло окрашен дружескими чувствами. Сохранился портрет Кетеван, выполненный тогда  Халилбеком. Кетеван Магалашвили, верившая в гений Халила, в 1960-х подарит этот портрет  (вместе с еще одной его работой «На годекане»)  Манабе Магомедовой, известному художнику по металлу, когда писала ее портрет.  Она любила рассказывать о Халиле, о его уникальном таланте, и считала, что его картины должны найти свое место на  родине.  Манаба тоже так считала, и в 1966 г. передала обе работы  в Дагестанский музей изобразительных искусств.

В 1925 году Халил Мусаев блестяще завершил образование в Баварской королевской академии изобразительных искусств (г.Мюнхен) и, несомненно, перед ним  открывались большие перспективы творческого и профессионального  роста (всего через три года, в ноябре 1930 г. его примут в престижнейший цех немецких художников – «Мюнхенское товарищество художников»). Он обращается с просьбой к правительству СССР  продлить его пребывание в Германии еще на два года для стажировки, но получает отказ. Чем он был мотивирован, мы не знаем. Халил Мусаев принимает решение остаться в Германии.  Когда его старший брат Абдулкаир в годы репрессий в 1938 году был арестован и расстрелян органами НКВД, в его приговоре в  числе обвинений значилось: «…отец Исрапил Мусаев – царский офицер,  братья Магомед и Халил – эмигранты, …прием немецкого шпиона И. Амшлера». Последнее обвинение заслуживает особого внимания. В 1927 г., правительством республики Дагестан был приглашен из Германии специалист по сельскому хозяйству  Иоганн Амшлер,  который изъявил желание  посетить с.Чох, родину Халилбека. Спустя десять лет этот частный эпизод станет частью смертного приговора.

С 1927 года перед Х.Мусаевым возникла проблема приобретения гражданства. Международные нансеновские паспорта, которые российские эмигранты получали с  1920-х гг., на практике лишь подчеркивали бездомность их обладателей. Иметь нансеновский паспорт, как с горькой иронией отмечал русский писатель и эмигрант  В.Набоков, значило то же, что «быть преступником, отпущенным под честное слово, или незаконнорожденным». Однако Х.Мусаев, благодаря своим личным связям и знакомству с Мухаммедом Риза Пехлеви — будущим шахом Ирана, получает иранское гражданство¹. Таким образом, в удостоверении, выданном мюнхенской академией в 1930 г.,  в графе гражданство будет указана «Персия». Как покажут дальнейшие события, для общественного статуса персидское подданство  художника в нацистской Германии окажется более чем удачным. В предвоенные годы,  в конце 1930-х, стали динамично развиваться ирано-германские отношения — укреплялись политические, торговые и культурные связи, а немецкая пропаганда даже стала твердить об арийском родстве персов и германцев.².

Характеризуя этот период, надо сразу заметить, что Халилу Мусаеву как художнику невероятно повезло – он оказался «в нужное время» и «на нужном месте». В 1920-е годы после окончания  Первой мировой войны и до взятия власти нацистами  (1918 – 1933 гг.) искусство, культура Германии, несмотря на тяжелейший финансовый кризис связанный с репарациями, переживали невиданный подъем. Исчез тормоз «придворной культуры» прусской монархии  и консервативного истеблишмента, художники получили возможность развивать новые направления в искусстве, экспериментировать с современными темами и формами выражения.

Третий период в творчестве художника (1933-1945 гг.)

С приходом в январе 1933 г. нацистов  к власти впечатляющие достижения культуры  Германии мгновенно сходят на нет.  Примерно через четыре с половиной месяца после того, как Гитлер стал канцлером, в сквере на Унтер-ден-Линден, будет предано огню  около 20 тысяч книг, немногим позднее в Берлине  будут сожжены  4289 картины авангардных  художников. В сентябре 1933 года учреждается Имперская палата культуры,  которая жестко регламентировала культурную жизнь страны в масштабах, не известных до той поры ни одному из западных государств. В частности, она выпускала четкие инструкции о том, какие именно художественные стили разрешены к использованию, и сообщали художникам, какого рода произведений от них ждут, причем первостепенную роль здесь играли политические соображения.

1933-1945 гг.  профессиональный художник Х.Мусаев находился в нацистской Германии, испытав на себе, несомненно, все трагические метаморфозы, происходившие в ее истории и  культуре. В 1990-х годах художник и искусствовед Эдуард Путерброт по этому периоду творчества Халилбека  заметит: «…атмосфера общегерманских художественных выставок 30-40-х годов, как мне кажется, подтолкнули его к несколько чуждому его сущности художественному языку. Излишне прямолинейному, схоластическому, не свойственному миру его образности…».

В 1937 г. в Мюнхене, на месте знаменитого Стеклянного дворца, сгоревшего в 1931 г., был открыт Дом германского искусства  – главного государственного выставочного зала, где проходили ежегодные «Большие германские художественные выставки». Гитлер сам открывал ежегодные выставки в мюнхенском Доме с 1937 по 1942 год, благодаря чему их экспозиции становились примером для всей страны.  Если ссылаться  на современную энциклопедию «Художники Дагестана», Халилбек Мусаев выставляется в Мюнхене 1934-1944 гг.³  Не располагая каталогом его картин, можно лишь попытаться определить, чем было наполнено творчество художника в этот сложный период   из его интервью журналу «Элеганте вельт»  1943 г.:  «…Более 20 лет прошло с тех пор, как я вынужден был покинуть свою родину на Кавказе, все эти годы из-за коммунистического правления она оставалась для меня страной мечты, и я старался воссоздать в своих картинах ее людей и природу такими, какими они сохранились в моем сердце». Сам журнал «Элеганте вельт» в 1943-44 гг. отзывается о мюнхенском художнике Халилбеке Мусаеве как  об «известном портретисте, особенно женских образов».

Общественно-политическая деятельность Халилбека Мусаясул (1941-1945 гг.)

Советские военнопленные стали прибывать непосредственно в Рейх в июле 1941 г.  О первых попытках Халилбека Мусаева оказать им помощь мы узнаем  из «Мюнхенского дневника» художника  по записи от  4 августа  1941 г. –  ему тогда удается передать им «несколько тысяч папирос…через турецкого консула». К радости примешивается горечь: « …что такое несколько тысяч папирос, когда здесь их было чуть ли не 7-10 тысяч?»⁴.  Халилбек Мусаев не случайно обращается за помощью в  турецкое посольство: Турция во Второй мировой войне хотя и объявила нейтралитет, фактически (вплоть до февраля 1945 г.) выступала как  верный союзник Германии.  В посольстве художнику были бы и рады пойти навстречу, «…но официальное отсутствие Красного креста в России очень осложняет эту работу»,- записывает в дневнике Халилбек Мусаев⁵. Всех военнопленных Советского союза Германия вывела из под защиты международного права по причине отсутствия  подписи СССР под Женевской конвенцией 1929 г., и таким образом немцы не видели оснований предоставлять Красному Кресту право встретиться  с советскими военнопленными вплоть до конца войны⁶. Единственным спасением из ада концлагерей  для части советских военнопленных — северокавказцев, станет активная деятельность северокавказской эмиграции.

Когда немецкие войска в июле-августе 1942 года наступали на Кавказ, как пишет профессор Иоахим Хоффман, директор по научной работе Научного центра военной истории Германии (г. Фрайбург),  ведущего в Германии специалиста по вопросам второй мировой войны на Восточном фронте «…аварец Шамиль (внук имама Шамиля – прим. Авт.)  постоянно проживающий в Турции, вместе с жившим там же ингушом Джабаги, бывшим президентом Северо-Кавказской республики, и приехавшим из Швейцарии кумыком Бамматом, бывшим министром иностранных дел этой республики, настояли на проведении в Берлине переговоров о политическом будущем своей родины»⁷. Комиссия добивалась того, чтобы Германия официально признала права кавказских народов на независимость, а главам национальных представительств был придан дипломатический статус послов, аккредитованных при правительстве рейха. Гитлер на это не пошёл, после чего  политические лидеры Северного Кавказа отказались от сотрудничества с Германией  и покинули Берлин.

Тогда  возникла третья группа  во главе с Алиханом Кантемиром и Ахмет-Наби Магома, которая    создала в Берлине «Северокавказский  национальный комитет», которая  взялась «…представлять интересы северокавказцев … и стремилась достичь признания независимости более гибкой политикой с немцами…». В состав Северокавказского национального комитета входили: ее председатель —  Ахмед-Наби Магома (Дагестан), Алихан Кантемир (Осетия),  бывшие офицеры Султан Келеч Гирей (Черкесия) и Улагай (Адыгея), Дайдаш Тукаев (Чечня), Албагачиев (Ингушетия), Муратханов (Дагестан), Байтуган (Осетия).⁸ «…В Северокавказскую национальную комиссию, помимо аварца Мусайясула, кабардинца Жакана, осетина Элегкоти, входили еще некоторые лица» —  дополняет И.Хоффман.⁹ В 1943 г. в ее состав войдет А. Авторханов, который позднее напишет о деятельности комитета: «… Северокавказский  национальный комитет считал своими важнейшими задачами: во первых, освобождение из лагерей военнопленных всех северкавказцев, во вторых, проповедовать и дальше идею национальной независимости и добиваться ее признания Германией. Первую задачу комитет этот выполнил – тысячи северокавказцев были спасены от неминуемой смерти в лагерях военнопленных и освобождены оттуда; успехи по осуществлению второй задачи свелись лишь ко многочисленным меморандумам, которые никто не читал».

Представители  северкавказского национального комитета, пользуясь своим определенным статусом и являясь уполномоченными турецкого Красного Креста и Полумесяца, в их числе и Х.Мусаев, специально ездили и искали по концлагерям северокавказцев. Заметим, что Женевские соглашения предусматривали обособление и раздельное содержание военнопленных по критерию их гражданства, но никоим образом по этнической принадлежности. Возможно, именно тогда была сделана  в «Мюнхенском дневнике» художника известная запись: «…утром должны мы ехать к пленным. По дороге встречали уже тысячи оборваненных, голодных людей… сплошной стон стоял над этим лагерем. Между ними было много дагестанцев, чеченцев.  …Все, что мне рассказали эти несчастные люди я не могу записать. Это позор человечества,  и  если это должно  торжествовать, то лучше пусть я умру» ¹⁰.

По окончании войны Мюнхен, как и вся Бавария, войдет в американскую зону оккупации. Несомненно, в первые послевоенные месяцы немалую роль  сыграет американское гражданство жены Х.Мусаясул. Из письма вдовы художника  Мелани от 2002 г.: «…И, наконец, война начала подходить к концу. Открылись ворота лагерей. Из рабочих и концентрационных лагерей длинными вереницами выходили люди. …Однако деревня не справлялась с наплывом людей. Война завершалась, Мюнхен был разрушен, к нам приближалась американская армия, несущая с собой облегчение и освобождение. По просьбе деревни мы с Халилом обратились за помощью к ближайшему американскому гарнизону. Они прислали нам помощь. Начиная с этого момента, мы находились в связи с различными американскими гарнизонами в Мюнхене и в деревнях. Они всегда оказывали нам необходимую помощь. Я познакомилась с сотрудниками ООН, оказывающими помощь лагерям с так называемыми «перемещенными лицами», куда нас часто приглашали».

С 1946 года Халилбек Мусаяссул находится в США. «…В конце войны, когда все успокоилось, мы решили, что я вернусь в Америку, а Халил последует за мной. В 1945 году я уехала в Нью-Йорк, в 1946 году приехал Халил», — писала Мелани. Жить ему осталось совсем немного, но и это время отмечено его благотворительной деятельностью. В основном она  заключалась в передаче американцам состоятельным лицам (обычно землякам) списков (по 30-90 человек) интернированных в Германии кавказцев, ищущих возможность обустроиться за ее пределами. Один из адресатов Халилбека Мусаясул из Германии откровенно писал: «…Я думаю, что Вы не оставите их в покое, обязав каждого из них какими угодно путями вытащить нашу эмиграцию к себе за океан». Сделать это было действительно сложно, для переезда в США интернированным гражданам необходимо было получить специальный контракт на работу. Ахмед-Наби Магома в одном из своих писем Халилу Мусаеву рекомендовал, что «…было бы  лучше всего договориться с какой нибудь одной фирмой или несколькими, что бы они разделили между собой эту группу и выслать свои контракты  и гарантию обеспечения квартирами».

Возможно, в Америке, если бы не преждевременная смерть,  раскрылся подлинный талант художника, который не мог раскрыться в годы нацизма. И не только потому, что нацистский режим – антигуманный, расовый, бесчеловечный ограничивал пространство   для  творческой самореализации художника. Он просто отложил палитру, и спасал своих соотечественников. Как мог.

¹ Неизвестные страницы из жизни Халил-Бека Мусаясула// Настоящее время. 2008 №21
² Оришев А.Б. Политика нацистской Германии в Иране. СПб. 2005
3 Дагирова Д. Художники Дагестана.  Изобразительное искусство  (1917- 2007). Махачкала, 2007, С.250
⁴ Акбиев С.-М. Указ.раб. С.28.
⁵ Там же
⁶ Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой  войне. Воспоминания и документы. М., 2006
⁷ Joachim Hoffman. Die Ostlegionen 1941-1943. Turkotataren, Kaukasier und Wolgafmnen im deutsche Herr. Freiburg,  1976.
⁸ История Северной Осетии: XX век/Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева Владикавказского НЦ РАН . — М.:Наука, 2003
⁹ Joachim Hoffman. Caucasian 1942-43. Das deutsche Heer und die Orientvolker der Sowjetunion. Rombach Verlag. Freiburg, 1991,  С. 188
¹⁰ Акбиев С.-М. Указ.раб. С.28