Композитор Гасанов. Нужен ли он нам сегодня?

ПРОИСХОЖДЕНИЕ, ЛИЧНОСТЬ, СУДЬБА

Готфрид Алиевич Гасанов был совершенно необыкновенной личностью. Уже в самом его имени слышится какая-то интригующая загадка. Он был внуком выдающегося мыслителя, учёного и поэта Гасана Алкадарского (его полное имя Мирза Гасан-Эфенди ибн хаджи Абдула-Эфенди ал Алкадари ал Дагестани). Отец будущего композитора Али Гасанов окончил Петербургский университет, он перевёл знаменитую книгу «Асари Дагестан» и сам написал «Краткую историю Дагестанской АССР». В годы учёбы в Петербурге он познакомился с Еленой Бек, полу-француженкой, полу-немкой, которая стала его женой. Она и дала сыну немецкое имя Готфрид. В то же время отец дал ему арабское имя Джабраил. Так, уже своим происхождением, естественно, через семью и воспитание Гасанов оказался органично связан и с глубочайшими пластами дагестанской культуры, и с богатейшим европейским художественным наследием. Этот синтез, коренящийся в самом его происхождении, определил всю его судьбу, всю его творческую деятельность.

В Дагестане начала прошлого века, как и во многих других «национальных окраинах» России, не было таких развитых форм и учреждений искусства, как, скажем, оперный театр, или симфонический оркестр. Естественно, не было и композиторов, сочиняющих оперы, балеты или симфонии. Путь к этим новым формам искусства труден. Когда национальная культура соприкасается с новыми для неё явлениями мировой культуры, она сталкивается с большой опасностью: она может потерять себя.

Вспоминаю, как старейший японский композитор Икума Дан рассказывал мне о молодых японцах, учившихся в начале XX века в консерваториях Германии и Франции. Возвращаясь домой, говорил Икума-сенсей, они «привозили с собой в Японию «свою» Германию и «свою» Францию». Они научились там сочинять немецкую или французскую музыку, но эти их творения были чужды японской культуре.

Это неизбежная проблема. И мы тоже её не миновали. Талантливейшая Дженнет Далгат ещё в 1909 году окончила как пианистка Лейпцигскую консерваторию, но в своём композиторском творчестве с огромным трудом преодолевала влияние немецкой школы. Её сочинения часто лишь внешне были связаны с дагестанской народной музыкой. А порой и вовсе были лишены такой связи.

В этом смысле Гасанов, можно сказать, был рождён под счастливой звездой. И национальная дагестанская почва, и мировая культурная традиция были для него одинаково родными. Природный творческий дар и блестящее профессиональное образование, полученное в Ленинградской консерватории, помогли ему осуществить художественный синтез этих двух начал, создать подлинно национальное и стоящее на мировом уровне искусство: первую дагестанскую оперу «Хочбар», первый балет «Карачач», музыкальные комедии, инструментальные концерты, сотни камерных миниатюр.

КАК ОН ЭТО СДЕЛАЛ?

Порой думают, что путь первооткрывателя усеян розами, что выступать на неосвоенном поле очень выигрышно: что ни сделаешь — всё впервые, и слава обеспечена. Если бы так…

Строго говоря, Гасанов не был первым. Создавать дагестанские музыкальные произведения в новых, европейских жанрах пробовали и до него. Замечу, что и Глинка, основоположник русской классической музыки, не был первым русским композитором. Ещё в 18 веке в России появились десятки опер. Все они, в общем-то, забыты, или время от времени возрождаются, как некие музейно-исторические ценности. А в Дагестане сочинять оперы пытался, например, одарённейший Темирбулат Бейбулатов. А ещё раньше, в 1920-е годы, Михаил Шувалов написал музыкальную драму «Хаджи Мурат» и в январе 1926 года она даже была исполнена. Но… Но в целом, опыты эти были ещё несовершенны, неудачны.

В нашей многонациональной многоязычной культуре композитора подстерегали особые трудности. Уникальное богатство, разнообразие, многосоставность этой культуры имели, как это ни парадоксально, оборотную сторону: проблему единства. На каком языке должны звучать кантаты, оратории, вокально-симфонические поэмы, оперы в небольшой стране, в которой население говорит на десятках языков? Да и в области инструментальной музыки, не связанной с литературным текстом, как сделать симфонию, квартет или сонату близкой и аварцам, и лезгинам, и даргинцам, и…? Ведь это только говорится, что «музыка — это язык без слов, она понятна всем без перевода». А на самом деле родная песня — именно родная, а не родная — она и есть, всё-таки, не родная.

То, что удалось сделать Гасанову, — удивительно. Его Первый концерт для фортепиано с оркестром воспринимают как своё, истинно национальное, родное все дагестанцы. Но о Концерте я скажу потом. Впервые это художественное чудо он осуществил в опере «Хочбар», написанной в 1937 году.

Как, всё-таки, это ему удалось?

Один приём был очень прост. Гасанов использовал множество подлинных песенных и танцевальных мелодий разных народов Дагестана. В опере есть, например, большая сцена праздника, на который Нуцал-хан приглашает Хочбара. Там танцуют и поют гости со всего Дагестана — с севера на юг от ногайцев до табасаранцев и горских евреев. Естественно, представители каждого народа поют свои песни или танцуют свои танцы. Получалось что-то вроде концерта Ансамбля песни и танца Дагестана (который тогда уже существовал), но по сюжету хорошо вписывающегося в общее действие оперы.
Однако такое простое соединение разных цветков в один общий букет было внешним, механическим решением. Строго говоря, это было не столько решение, сколько попытка обойти проблему.

Молодой композитор сделал следующий шаг, сделал то, чего никто никогда до него не делал. Он создал общедагестанский музыкальный язык. Не хочу углубляться в сложные музыковедческие объяснения, но попробую очень просто рассказать, в чем суть этого творческого свершения Гасанова. И почему это вообще оказалось возможным.

Начиная с 1921 года, Гасанов объездил аулы Дагестана, записывал на фонограф (это старинный звукозаписывающий аппарат, прадедушка современных магнитофонов) и в нотах фольклорные мелодии. Кроме того, он собрал коллекцию дагестанских народных инструментов. К концу 20-х годов будущий автор первой национальной оперы и первого дагестанского балета был, бесспорно, лучшим знатоком народного музыкального искусства Дагестана. Он опубликовал первые научные работы и первые нотные записи, был избран членом-корреспондентом Государственного института музыкальной науки в Москве.

Молодой музыкант, впервые столкнувшийся с богатствами фольклора в первозданном виде, чутко улавливал своеобразие искусства каждого народа, но в то же время видел то общее, что есть в культуре всех дагестанцев: одни и те же или похожие инструменты, сходные танцы, близкие ритмы и интонации.

И когда пришло время творчества, он почувствовал и осознал, что в этой общности есть возможности нового художественного синтеза. Во многих эпизодах «Хочбара», начиная с Увертюры, музыка имеет ярко выраженный дагестанский характер, но это именно обобщенный национальный стиль, и сказать, допустим, об Увертюре, с которой начинается опера, что это музыка лакская, или даргинская, или кумыкская и так далее, — невозможно.
Конечно, он творил не на пустом месте. Но профессиональную почву молодой, почти начинающий автор находил не в опытах своих земляков. Они профессионально были несравненно слабее, чем он. Опору Гасанов обрёл в созданиях русских классиков, в «восточных страницах» музыки Глинки (Руслан и Людмила), Балакирева (Исламей, Тамара), Бородина (Князь Игорь, В Средней Азии), Римского-Корсакова (Шехерезада).

«ХОЧБАР» — ТРИУМФ И ТРАГЕДИЯ

«Хочбар» стал первой творческой вершиной Гасанова, но также первой драмой на пути художника. Опера была написана в 1937 году по заказу Дагестанского Обкома партии. Большой интерес проявлял к рождению национальной оперы первый секретарь Обкома Нажмутдин Самурский. Это было время бурного подъёма национальных музыкальных культур, во многих республиках появлялись первые оперы и балеты, строили оперные театры. Но это было также время кровавых репрессий. В Дагестане, как и по всей стране, начались массовые аресты. Жертвами репрессий стали многие руководители республики, среди них и Самурский.

Аресты коснулись и семьи Гасанова. Сын учёного-арабиста (и внук арабиста), автор оперы, одобренной людьми, которые теперь были объявлены «врагами народа», хорошо ориентировался в ситуации. Он обладал уже большим жизненным опытом. В 1919 году Гасанов окончил Московские командно-артиллерийские курсы в Лефортово (здесь, скажу попутно, он слушал выступления Ленина, Троцкого и других вождей большевизма), затем как командир отдельной дагестанской батареи участвовал в гражданской войне и лишь благодаря невероятной счастливой случайности уцелел во время сражения под селением Араканы (его прародины!). Окончив в 1926 году консерваторию, он организовал в Буйнакске первую музыкальную школу, позднее превратившуюся в музыкальное училище, и по ходу дела близко познакомился с нравами новой власти.

Террор 30-х годов представлял для него непосредственную личную угрозу. Он решил, что в такой момент лучше всего на время скрыться, затеряться, исчезнуть. Создатель первой дагестанской оперы уехал из Дагестана в Ленинград. Там террор свирепствовал не менее круто, но Гасанов там не был нужен карательным органам, его там никто не знал…

А как же «Хочбар»? Опера, которая могла стать художественной сенсацией, радикальным новаторским прорывом в развитии национальной музыкальной культуры, при жизни композитора так и не попала на сцену. Да и сцены — оперного театра — в Дагестане не было. Сценическая премьера «Хочбара» состоялась лишь через много десятилетий после смерти Готфрида Алиевича.

Переезд в Ленинград стал лишь временным спасением. В 1939 году Гасанов как кадровый военный был мобилизован для участия в так называемой «Финской кампании», унёсшей тысячи жизней. Даже спустя четверть века Гасанов ужасался, вспоминая подробности этой трагической истории. Вторжение гитлеровских войск также застало его в Ленинграде. И тут его положение оказалось, можно сказать, безвыходным. Как офицер-артиллерист с боевым опытом он должен был попасть на фронт, но его немецкое имя вызвало настороженность: а вдруг он будет сочувствовать захватчикам?! Гасанов оставался в осаждённом городе, где ему небезопасно было даже появляться на улице: любой патруль мог заподозрить в нём шпиона…

С началом блокады просто выехать из Ленинграда было невозможно, для этого требовалось специальное разрешение. Даже списки больных, подлежащих эвакуации, утверждались высшим руководством города. Лишь в 1942 году в состоянии тяжелейшей дистрофии Гасанов был вывезен («Дорогой жизни», проходившей по льду Ладожского озера) из Ленинграда и помещён в госпиталь, где несколько месяцев находился между жизнью и смертью.

ВОЗВРАЩЕНИЕ. ПЕРВЫЙ КОНЦЕРТ. ЦЕНА НЕЗАВИСИМОСТИ

Возвращение на родную землю стало и возрождением композиторского творчества. В военные годы возникла оратория «Джигиты Дагестана» (первая в республике), «Дагестанская фантазия» для оркестра, песни с характерными для искусства той поры названиями «Проводы на фронт», «Письмо матери сыну-фронтовику», «Песнь о Магомеде Гаджиеве», «Песнь о Валентине Эмирове», «Письмо сестёр брату-фронтовику», романсы («Я на кровле одна», «Забыть ли гор твоих громады», «Соловей»), хоры. В это же время родились две крупные композиции: балет «Карачач», поставленный самодеятельной танцевальной группой Махачкалинского Дома пионеров и школьников, и музыкальная комедия «Юрек сюйсе (Если сердце захочет)», которой была суждена очень долгая сценическая жизнь.

В 1948 году Гасанов закончил Первый концерт для фортепиано с оркестром и 23 ноября исполнил его во время Творческой конференции композиторов Северного Кавказа в Дзауджикау (ныне — Владикавказ) с оркестром Осетинской филармонии. Сочинение дагестанского композитора оказалось единственным, отобранным для исполнения на пленуме Союза советских композиторов в Москве. В декабре 1948 и затем ещё раз в феврале 1949 Гасанов блестяще, с впечатляющим успехом сыграл Концерт в Колонном зале Дома Союзов. Вслед за тем произведение прозвучало в Ленинграде, Свердловске, Воронеже. В апреле 1949 года пришла весть о присуждении Гасанову Сталинской премии. «Искусство Дагестана обогатилось произведением ярко талантливым, мастерски написанным, — сообщал журнал «Советская музыка». — Дагестанский композитор Гасанов, прошедший большой путь педагога и фольклориста, показал в своём концерте умение развивать традиции классической фортепианной музыки. Сам превосходный исполнитель, он написал концерт, представляющий бесспорный интерес для наших пианистов».

Итак, Гасанов стал первым деятелем культуры Дагестана, удостоенным высшей премии страны. Через год, в 1951, он получил её ещё раз и стал единственным в Дагестане дважды лауреатом Сталинской премии. Это было потрясением не только для композитора, но и для властей республики. Значение Гасанова, да и профессиональной музыки вообще, у нас тогда ещё не очень понимали, на премию его выдвинул Союз композиторов СССР, а не местное руководство, которое даже не знало о выдвижении. «Мнение Москвы», конечно, нельзя было игнорировать, но при внешних проявлениях уважения отношение к Гасанову не слишком изменилось. Я думаю, тут сказывалось многое. В частности, ограниченность художественных вкусов руководства, с одной стороны, и независимость Гасанова — с другой.

Мне было лет 13-14, когда я впервые пришёл к нему домой (Гасанов преподавал, а я учился в Музыкальном училище). Композитор снимал две комнаты, как мне показалось, довольно тёмные, в частном доме на улице Буйнакского, поближе к вокзалу. Первое, что я заметил, был рояль, под ножки которого были подставлены толстые стеклянные пепельницы. Я удивился: почему? Г.А. объяснил: в квартире сыро и в рояль может пробраться мебельный червячок, шашель; поэтому в пепельницы налито постное масло — шашель не пролезет. Мы пошли в училище и по дороге я — наивный! — сказал: «Готфрид Алиевич, Вы дважды лауреат Сталинской премии, а живёте в таких сырых комнатах. Почему же вам не дают хорошую квартиру?». Гасанов усмехнулся: «Ну, что вы (Он мне — мальчишке — всегда говорил «Вы»!), кого это интересует…»

Он был непритворно скромен, никогда не говорил о себе с пафосом или, тем более с хвастовством — это просто невозможно представить. Он не обращался к начальству с личными просьбами, и это давало ему возможность сохранять независимость и достоинство. Помню, как однажды в Союзе композиторов, ютившемся в полуподвальном помещении, раздался телефонный звонок: какой-то инструктор Обкома партии требовал отчёта о работе композиторской организации для секретаря Обкома, товарища X. Готфрид Алиевич сказал: «Если товарища X. интересует, как работает Союз композиторов, пусть придёт к нам и посмотрит, в каких условиях мы находимся». И повесил трубку. В те времена для этого нужно было большое мужество.

НОВЫЕ РУБЕЖИ — НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Но вернёмся к Первому концерту. Как всякое принципиально новое, рубежное произведение, он обозначал своим появлением и некоторые проблемы, которые тогда совсем не осознавались. Я уже сказал, что впервые концерт прозвучал с оркестром в столице Северной Осетии. Маленький и слабенький тогдашний оркестр Дагестанского радиокомитета не в состоянии был исполнить эту яркую, богатую партитуру. Так начался процесс географического расслоения (полилокальности) в развитии дагестанского профессионального композиторского творчества. В последующие десятилетия всё чаще появлялись сочинения, которые впервые звучали не в Дагестане, а в далёких музыкальных центрах. Премьеры «Горянки» Кажлаева, «Горцев» и многих других опер Чалаева осуществлялись не в Махачкале, а в Ленинграде, в Москве, Эстонии и ещё далее…

Но в миг победы не думается о будущих проблемах. В Первом концерте созданный Гасановым общедагестанский музыкальный стиль сформировался уже в зрелой и совершенной форме. Это художественное открытие оказало мощное, определяющее влияние на всё последующее развитие дагестанской профессиональной музыки, его благотворное воздействие продолжается и поныне, и будет продолжаться впредь.

Творчество Гасанова в 50-е годы развивалось интенсивно и разнообразно. Он понимал, что проложенное им общедагестанское русло не должно поглотить отдельные «локальные» национальные творческие потоки. И композитор создаёт произведения, в которых подчёркнута связь с конкретными национальными истоками того или иного народа Дагестана: «Кумыкские напевы», Вариации на даргинскую тему, Рапсодия на лезгинские народные темы, цикл фортепианных миниатюр «Лирические пьесы», в названиях которых также специально указывалось: аварская, лакская, «Аштынский танец», «Агачкала» и т. д.

ДОЛГОВРЕМЕННЫЕ ИТОГИ. ДРАГОЦЕННОЕ НАСЛЕДСТВО

Когда Гасанову исполнилось шестьдесят, его «проводили на пенсию». Основоположник профессиональной музыкальной культуры Дагестана, организатор и первый директор первого музыкального училища, создатель первых пособий по музыкальному образованию и воспитанию, первых сборников народных мелодий и первых научных трудов о музыкальном фольклоре Дагестана, первый художественный руководитель Государственного Ансамбля песни и танца Дагестана, первый дирижёр оркестра Кумыкского музыкально-драматического театра, пианист-исполнитель, организатор ното-издательского дела в республике, выдающийся педагог, воспитавший не одно поколение музыкантов, среди которых известные композиторы (и музыковед, автор этих строк), ОСНОВАТЕЛЬ И ПЕРВЫЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРАВЛЕНИЯ СОЮЗА КОМПОЗИТОРОВ ДАГЕСТАНА уехал из республики. Последние пять лет жизни Гасанов провёл в Москве, продолжая сочинять музыку. «Пишу, чтобы жить содержательно», — сообщал он мне. Без работы, без творчества жизнь представлялась ему бессмысленной. В эти же годы родились его замечательные «Воспоминания о жизни», — ценнейший памятник дагестанской музыкальной мемуаристики.

Творческое наследие замечательного музыканта всё ещё не освоено, не осмыслено. Многие его произведения забыты, не исполняются, не изданы. Превратились в библиографические раритеты его научные работы и собрания народных песен. 50 лет прошло со времени издания его антологии «Сто дагестанских народных песен». Больше восьми десятилетий — с момента выхода в свет его первых фольклористских трудов и сборника «Мотивы дагестанского танца». Достать их сегодня невозможно. Нормально ли это? Партитуры его концертов, его симфонических сочинений, музыкальных комедий, оперы «Хочбар» хранятся в единичных экземплярах. Ходячий афоризм «рукописи не горят» — удобное утешение для ленивых и нерадивых. Рукописи ветшают, теряются, портятся, гибнут от воды и света, и более всего от невежественных рук, а бывает, что и горят.

Не изучен и уникальный жизненный опыт этой выдающейся личности. Не изданы его замечательные письма. Некоторое время назад была предпринята благородная попытка собрать воспоминания о Готфриде Алиевиче, но до печати дело так и не дошло.

Вспоминаю строки молодого поэта, написанные под впечатлением одной из книг серии «Жизнь замечательных людей»: Биографии тем и сильны, Что понять помогают за сутки Двух любимых, двух жён, две войны И великую мысль в промежутке. Решить, что нужно, а что не нужно нам из прошлого, из наследия наших великих предшественников, можно только одним способом: это оставленное нам богатство надо узнать.

Знаете ли вы наследие Гасанова?