Рассказ про Амузгинского кузнеца Айдамира

Из книги Ахмедхана Абу-Бакара «Пламя родного народа»

Повествует старший сын Кичи-Калайчи.

I

Пожалуйста, гости дорогие, угощайтесь, чем богаты, тем и рады, а я начну свой рассказ, хочу поведать вам о моем друге. Старшие с детства учили меня быть осторожным на слова, когда надо хвалить человека, потому что бывает очень горько ошибиться. Правду я говорю? Но об этом человеке я не могу не отозваться добрым словом, хотя бы потому, что он не только был настоящим горцем и достойно носил свою папаху, но и нет теперь среди нас его, к сожалению. По дороге сюда, на седьмом повороте у родника, вы наверняка заметили надмогильную резную каменную плиту-памятник. Он там похоронен, а плиту на могилу поставил я.

Об этом человеке потомки могут сказать: «Если у горянки рождается сын, то пусть он вырастет таким, как наш Айдамир!» Да, его звали Айдамир.

Айдамир — человек могучего, как и все кузнецы, телосложения, краснощекий как чабан, питающийся овечьим сыром и курдюком, запивающий их родниковой водой вместе с настоянным на ароматах цветущего альпийского луга воздухом. Лицо кузнеца, будто выкованное из красной меди, доброе, а кончики внушительных усов всегда бывали опалены.

Он кузнец, сын кузнеца и внук кузнеца. В моем ауле Кубачи издревле прославили себя именно этим ремеслом. Секрет дамасской стали, потерянный арабами, долго ещё хранили мои соплеменники. Аул Амузги некогда являлся просто сторожевой башней знаменитого аула Кубачи, а после стал самостоятельным. Слава кузнечного дела превзошла славу золотых дел мастеров потому что времена настали не праздные, а самые что ни на есть суровые, военные. Еще бы, народ поднялся против своих угнетателей, решался вопрос быть или не быть Советской власти в горах Дагестана. Жизнь или смерть! И слышны были в краю тысячи ущелий и тысячи вершин слова песни, зовущей в бой:
Или добудем свободу,
Или умрем за нее.
Эй там, готовься к походу,
Саблю бери и ружье.
Слава нам, смерть супостатам.
Скачущий грозен разбег.
Нашим свершеньям крылатым
Не позабыться вовек.

Семерых сыновей отправил Айдамир в красные отряды громить врагов, а враги всякие были — белые, зеленые, англичане, турки, враги всех мастей. Айдамир, хромой с рождения, припадающий на одну ногу, остался дома — надо было ковать оружие новым бойцам. Жил с женой своей Меседу, вон в той сакле, что на окраине аула. А с гор все больше и больше людей уходило на гражданскую войну. Кто верхом на своем боевом коне, кто пешком, а кто с оружием на арбе. С дочерями малыми ему некогда было поиграться, он был увлечен своей работой. А конь, оседланный, всегда стоял у кузницы. Жена в узелке приносила обед для мужа и охапку сена для лошади, и пока муж ел, сама становилась за наковальню. На нем бывал фартук, местами обгорелый, местами в заплатках, фартук из какого-то грубого самотканого материала, похожий на мешковину. Да, до Советской власти горцам приходилось самим заботиться об одежде, сами ткали, сами шили, все приходилось им самим делать — и сукно для бешмета, и бязь для белья.

А вот в шумные базарные дни Айдамира было не узнать. Появлялся он всегда в добротной черкеске с позолоченными газырями и в полном горском вооружении: на боку в самодельной кожаной кобуре однозарядный, как называли тогда, безотказный пистолет; через плечо перекинута сабля, и всё оружие сделано им самим. На нем серебряный пояс с отделкой кубачинских мастеров, красив и убор коня, которого ведет за собой за уздечку. А на коне, как две поклажи хвороста из лесу, завернутые в мешковину, его знаменитые сабли…

Айдамир — уроженец аула Амузги, что висит над обрывом ущелья Шири на трехглавой скале за кубачинской горой Цице. Аул известен так же, как Сулевкент своими гончарами и мастерами по изготовлению деревянной утвари. Только в Амузги ковались сабли. Во всех краях Кавказа были известны сабли, кованные Айдамиром. Особенно велика была их слава теперь, когда непрошенные враги свободы топтали родную землю, разоряли и сжигали непокорные аулы. И вот почему и молодые, и в летах горцы вооружаются оружием амузгинских кузнецов.

И каждый новый воин, боец красных отрядов гордится и считает себя счастливым, если он сумел стать обладателем сабли, кованной сами Айдамиром. Эти сабли на любом базаре — то ли на хунзахском, то ли на акушинском — стоят в три раза дороже обычных. Отличить работу кузнеца Айдамира от прочих можно было по его личной печати (мугур) на клинке со словами: «Будь медлен на обиду — к мщению скор». И эти слова были выведены арабской вязью на круглом клейме. Если за обычную саблю на уркарахском базаре давали барана, то за саблю Айдамира без разговора выгоняли со двора или несколько баранов или буйвола. Да. что там говорить, лезвие его сабли все равно что жало змеи, проверьте: выдерни волос из бороды или с головы и подставь к этому лезвию и дунь — если не перережет, то, как любил говорить Айдамир, судите: ваш меч, моя шея.

II

В восемнадцатом это было, весной того года вдруг разнеслась добрая весть—в Дагестане победила Советская власть, но через несколько месяцев полчища с севера, с юга и запада, да ещё недобитые мироеды изнутри сдавили нашу власть… арестовали обком Дагестана во главе с Уллубием. И черная весть на черных крыльях разнеслась по ущельям и вершинам. Свора всевозможных приверженцев бывшей империи захватила города и прибрежье, стала возвращать старые порядки, с жестокостью зверя подавляя свое новое, советское. Скрипели арбы по горным дорогам с убитыми бойцами красных полков. Но на место одного убитого поднимались десять: «Слава нам, смерть врагу!» «Что же это такое делается? — возмущался Айдамир в своей кузнице с кувалдой в руке.— Там же семеро, семеро моих сыновей, семеро богатырей, которых я вырастил, кладя под подушки дамасские сабли… Не поверю, чтоб они врагу спину показали. Не может этого быть, ибо не посмеют они мне в глаза-то посмотреть!» И смотрит он в сторону оседланного своего коня, что стоит у кузницы и бьет копытами, не умолкает в кузнице стук его молота.

В горах брошен клич: «Вставайте, горцы, за свободу нашу, за власть нашу, не для того брали мы её, чтоб вновь отдать на поругание. Слава нам, смерть врагу!» И клич этот поднимал всех, кто мог держать ружье, кто имел две руки, два глаза, две ноги и сердце, любящее эти горы, любящее жизнь и будущее своих детей. В горах все больше и больше инкилабла хуребачиби — ополченцев революции. Что там молодые, пора и старикам вспомнить свои былые лихие годины. Потому-то и спрос на саблю Айдамира все рос так же, как и спрос на боевых коней.

Но говорят, семья не без урода, а аул не без дурака. Когда горцы собирали силы, чтобы дать по-горски достойный отпор алчным врагам, хлынувшим на Дагестан, объявился в горах кузнец; он ковал сабли из простого, без закала железа, которым обводят колеса арбы. Стал клеймить их подделанной печатью Айдамира и торговать ими в аулах. При этом он даже не краснел, а что ему там какой-то Айдамир — он его и в глаза не видел, и сто лет еще если не увидит — жаловаться пе будет. Но кузнец этот, которого звали Хаджи-Ражаб, позабыл мудрые слова старцев: орел делает орлиное дело, а ползучий змей — свое, но так же, как зоркий орел обнаружит когда-нибудь змея на земле, так и дурного человека люди раскусят все равно.

Однажды, а было это, когда англичане хотели удержать свое влияние в нашем крае, когда турки хотели взять Дагестан под свой протекторат, Айдамир, уже во главе им самим организованного и вооруженного отряда, оказался на цудахарском базаре, куда его вызвал командующий Кара-Караев. Одним ухом в этой шумной сутолоке он услышал выкрик продавца, зазывающего покупателей на знаменитые сабли Айдамира.

— Эге-гей! Подходите, покупайте сабли. Редкое оружие, работы кузнеца Айдамира. Не пожалеете, подходите, люди.

Удивился кузнец, как это так, он уже столько месяцев не видел своей кузни: «Если я Айдамир и я не продаю свои сабли, то кто же их продает?»

Айдамир передал мне уздечку своего коня, и прихрамывая на левую ногу, стал через толпу пробиваться к тому человеку. Я последовал за ним. Мы подошли к крикуну, и, конечно, я его сразу узнал, это был Хаджи-Ражаб. И у него на прилавке лежала целая охапка саблей, перевязанная грязной материей. Выстрелил Айдамир из своего маузера в воздух, чтоб прекратить шум, и как можно тише спрашивает продавца:

— Что за сабли, почтенный, ты вытащил на белый свет?

— Сабли, уважаемый, сабли что надо, самые знаменитые! — без угрызения совести Хаджи-Ражаб продолжал подбрасывать на руках саблю.

— Чем же они знамениты? — спокойствие, с каким он обращался к наглецу, насторожило меня, оно предвещало бурю.

— Как чем? У кого уши есть, тот слышит, у кого глаза есть, тот видит, что это за сабли, — ни о чем не догадывался подлый Хаджи-Ражаб, — это же оружие, кованное Айдамиром!

— Ты уверен в этом?!

— Так же, как вижу тебя перед собой. — Но и наглый же был Хаджи-Ражаб, да и глупый. — Не веришь — погляди на его клеймо!

Айдамир, пораженный самодовольным видом торгаша, взял у него саблю, вытянул из ножен немного клинок, чтобы можно было рассмотреть печать. Удивительная эта штука арабская грамота — муха сядет, смысл меняется. Так и Айдамир, обнаружив в подписи одну лишнюю черточку, что изменяла смысл, окончательно понял, что имеет дело с ловкой и бессовестной подделкой, что перед ним мошенник, каких не рождала еще горская земля. И в словах на подделанной печати совершенно другой смысл: «Будь скор на обиду — к мщению медлен!» Нахмурил брови Айдамир, и, кажется, я слышал, как он заскрежетал зубами. А вокруг уже собралось столько народу, что Хаджи-Ражаб почувствовал что-то неладное и насторожился. А столпившиеся люди горели любопытством узнать, что же произойдет? Ведь многие знали Айдамира, только мошенник не догадывался.

— Сколько просишь? — спрашивает Айдамир, не выпуская из рук подделку.

— В три раза больше, чем стоит обычная,— старался не выдать волнения Хаджи-Ражаб.

Айдамир спокойно заплатил, снова удивив меня выдержкой, и на виду у всех правой рукой выхватил из ножен свою саблю и одним ударом разрубил купленную пополам вместе с ножнами. Все ахнули, Айдамир спокойно вложил свою саблю в ножны и, обращаясь к пораженному и побелевшему от страха лжекузнецу, сказал:

— Я не говорю о том, что ты лжец и обманщик, я не говорю о том, что ты бессовестно продаешь моё имя. Мне обидно, что ты, когда жестокий враг хочет задушить нас, восставшему народу предлагаешь недостойное оружие — это мне обидно!

Вот какой был кузнец Айдамир, о котором говорили: «Орел мух не ловит».