Гаджи Дибиров — Сердце горца

Дибиров Гаджи Сурхаевич родился в 1933 году в Дагестане, в высокогорном селении Карата в семье чабана Дибира и домохозяйки Патимат. Аварское имя «Дибир» переводится как «знающий», «рассудительный», «судья». К таким людям сельчане всегда  шли за советом, за помощью. Должно быть, целительная сила издревле питала этот род, отражаясь, как в зеркальных волнах реки, в именах. Но тяжёлая жизнь в горах и начавшееся военное лихолетье диктовали своё: из семерых детишек Дибир и Патимат выходили только двоих. Младший, Гаджи, и стал первым дипломированным доктором в роду: в 1952 году поступил в Дагестанский Медицинский институт и в 1958 году вернулся в родное селение врачом-терапевтом.

Но молодому терапевту пришлось быть врачом самого широкого профиля: в те времена не хватало подготовленных местных специалистов. Врачи и медсёстры были русские, и проблема языкового барьера была  бы катастрофой для врачевания, если бы в штат больницы не приглашались переводчики из местных, кое-как знавших русский язык. Население в то время в основном было безграмотным, языки знали только горские… Но образование стремилось идти вровень с медициной, и не случайно в Дагестане сегодня воздвигнут  памятник-монумент «Русским учителям»! Селение Карата входит в состав Ботлихского района:  Ботлих  посещал Президент Владимир Путин и тепло отзывался в телеинтервью о своих беседах с жителями района.

А тогда, полжизни назад, для Гаджи Дибирова многое приходилось начинать и создавать с нуля. Это сейчас районная больница села Карата точёной камеей образцово смотрится в ладонях гор… Точёной камеей, напоминающей сердце – такая уж у неё планировка.

В 1963-65 годах молодой врач Дибиров в Боткинской больнице прошёл ординатуру. Два года он жил в Москве – общежитие медиков и сейчас находится на улице Поликарпова, во дворе Боткинской больницы, близ станции метро «Беговая».

Талантливому специалисту предложили работу в столице. Кто бы отказался? Но Гаджи вернулся туда, где он был нужнее.

Сейчас я думаю: почему он вернулся в своё бедное, дальнее селение из московского рая середины семидесятых? Блеск цивилизации, море информации, слава и престиж – неужели они ничего не стоили на весах жизненных ценностей горского юноши?

А может, он скучал в Москве, вспоминая родные нагорья, где слышны сердцебиенья земли, вспоминая шуршащие солнечные змейки тропинок, заросших дикой гвоздикой, освежая в памяти диковинные цветы водоворотов в звёздных волнах рек… Может, виделись ему не огни столичных танцплощадок, а полнолунные бубны в руках красавиц на свадьбах, лохматые дома из тесаного камня, медвяные медленные рассветы и счастливые радужные кувшины, танцы, стремительные, как токи ледяных горных речек, кружевное цветение абрикосовых садов над полынью кремнистых дорог…

И там, где взор выхватывал пестроту столичной автострады, Гаджи, верно, видел зеленоглазые звёзды да лиловые дороги, ведущие в небо сквозь лазоревые горы…

Как можно бросить суету острокрылых ласточек над белым блеском майских садов?  Как может плыть без него луна в переломах ветвей, неторопко плутающая в лентах дымного ветра, как сытая ленивая рыба в просторных сетях? В кочующих бликах вечерних улиц, ручаюсь, разглядывал он буйную лезгинку крылатых ночных костров…

Наверное, даже в  столичных  театрах не мог он забыть свою Карату: в шорохах зала, он, верно, угадывал щебечущих в скалах куропаток,  во взрёвах и пиликаньях оркестра – зовы зурны и напевы кумуза, а в плеске аплодисментов чудились ему, должно быть, добрые дикие груши, щедро осыпаемые в ахвахских высотах трясомым деревом… В полукружьях балконных ярусов, думаю, грезились ему нависающие над глубинами тёмных долин и мировыми безднами золотоокие аулы в милых взору заоблачных краях… В плюшевой темноте театра чётче, явственнее ощущается – что и в свежести дагестанской ночи – звенящее вращение усталой планеты…

Так или иначе – но он отказался от блага столичной жизни и уехал обратно в горы.  Смирение, долг, самоотверженность руководили им, — всё то, что зовётся словами «жизненный подвиг».

В том же 1965 году Гаджи Дибиров делает свой нравственный выбор и возвращается работать в Карату. И пятьдесят лет лечит всю округу…

Горько писать о похоронах светлого человека, но как иначе произнести труднопредставимую цифру: проститься с доктором пришли пятнадцать тысяч жителей… Неделю продолжались для округи дни траурной печали.

Но разве врач покинул своих друзей-пациентов? Осталось сбереженное им людское здоровье.  Живы в других силы его сердца, розданные щедро, живы его умения, жива память о нём…

Кажется, что и по сей день в этом горном селе идёт его врачебная жизнь — пламенная, сердечная, светлая. Похожая и непохожая на дни и годы многих и многих прекрасных врачей на огромных просторах России.

Наверное, Гаджи Дибиров не ошибся, поступив по велению сердца.

Вместе с женой Джамилат   — учительница математики Джамиля полвека преданно сопровождала на жизненной дороге своего врача – вырастили четверых детей. Дочь Роза Гаджиевна работает врачом-гинекологом в той же горской больнице, сын Исмаил Гаджиевич – травматолог в районной больнице подмосковного Сергиева Посада.

Есть врачи и в третьем поколении: внучка Виктория – врач-гинеколог.  Учится в медицинском и внучка Патимат, названная в честь бабушки. Подрастают четыре внука, ходит в детский садик маленькая правнучка, и кто-то из них уже мечтает стать врачом – таким же, как дед. Как доктор Дибиров. Доктор, видевший за полвека целительной работы долгий путь, что прошла медицина; участвовавший во всех «баталиях» за  здоровье народа. Именно благодаря таким подвижникам народное здоровье сберегается, а медицина побеждает болезни. Поистине, в основу судьбы таких людей поставлены понятия самоотверженности, милосердия, патриотизма.

Несколько раз я выступала с рассказом о моём герое перед молодёжью, в школах и библиотеках Москвы. Всегда с огромным вниманием слушали ребята про судьбу доктора: казалось бы, такую обыденную судьбу. Значит, чувствовали в ней и возвышенный накал, и потаённый героизм: некую магнетическую энергетику.

Ведь героизм уже в том, что молодой доктор, получив приглашение работать в одной из лучших столичных клиник, отказался. Свой долг он поставил выше своего  таланта. Он вернулся туда, где было труднее и где он был нужен. Туда, куда не поехал бы кто-либо другой. Он не стал возвеличивать себя. Долг и смирение выше таланта, — вот как прочитывалось его решение на скрижалях судьбы. Мужественное решение…

Ведь если бы Александр Матросов решил: а почему я? Пусть бы кто-то другой. Ведь я такой хороший… То не было бы великого подвига. То не было бы спасения ближних. То погибли бы все.

В простой современной судьбе скромного доктора меня манил исток подвига. Его судьба – судьба героя. И она должна быть воспета. Она и будет воспета – мною, рано или поздно я напишу о нём книгу.

Но этот замысел я хотела бы адресовать и своим коллегам по литературному цеху – писателям Дагестана.  Им сподручнее собрать материал. Им виднее, им ближе реалии жизни и мировоззрение доктора Гаджи. Вдруг кто-то из них, неизвестных мне, заинтересуется этой пламенной судьбой?

Если жизненную дорогу сравнивают  с полем битвы, где добро и зло ведут борьбу с сердцах людей, то примерами для нас должны быть судьбы, «генеральски» направленные к победе!

Пусть книг о героях будет больше! Они нужны людям. И книги нужны. И герои.

Дорогие мои читатели! Я процитирую «Медицинскую Газету», строки номера от 26. 12. 2008.

«4 декабря 2008 года не стало одного из славных врачей России: Дибирова Гаджи Сурхаевича. Ему было 75 лет, 50 из которых он был на страже народного здоровья: работал терапевтом в Ахвахской районной больнице.

Полвека горская больница была связана с именем Дибирова: от начальных своих времён, от становления, до нынешней образцовой клиники. Гаджи Сурхаевич не сделал научной карьеры, не имел громких званий, хотя в своё время молодому таланту предлагали работу в одном из лучших московских стационаров. Он выбрал то, что было по сердцу: неприметное служение в малом селении России.

Кому-то дано  совершать открытия во врачебной науке, зажигать в обществе яркие звёзды своих имён, но именно на таких подвижниках, как доктор Дибиров, держится сама основа медицины.

Врач по профессии, митрополит Антоний Сурожский писал: «Сделать сложную операцию – вопрос технический, а заняться больным – вопрос человеческий, и этот момент самый значительный, потому что сделать техническую работу может всякий хороший техник, но вот человеческий момент зависит от человека, а не от техники…». Это горение сердца, незаметно отданного людям, не исчезнет: оно мерцает в тысячах человеческих судеб».