Кто наши предки

Даргинцы — один из коренных народов Дагестана, издревле и неразрывно связанных со всеми народами Северо-Восточного Кавказа. Связь эта настолько органична и глубока, что наибольшую трудность представляет попытка выделить «собственно даргинский» материал из массы «общедагестанского/

С какого же времени древнее население Дагестана обретает своеобразные черты, позволяющие отличить его от близких соседей — жителей предкавказских степей или Закавказья? Судя по остаткам деятельности наших древних предков (их каменным и костяным орудиям, остаткам их поселений и т.п.), эти отличия хорошо прослеживаются уже с VIII в. до н.э., хотя те же находки подтверждают и наличие непрерывных контактов и обмена с соседями. Археологические материалы того времени не показывают никаких существенных отличий на пространстве от северных предгорий до Главного Кавказского хребта. Иными словами, население нынешнего Нагорья, включая и южную часть, было, по-видимому, единым этносом.

В IV в. до н.э. древние дагестанцы делают первые попытки знакомства с металлом (медью). По-видимому, тогда же особенно усиливаются их контакты с южными соседями. Освоение металлов повлекло за собою резкие перемены всей археологической картины Кавказа и Ближнего Востока. К началу III в. до н.э. мы видим единообразные археологические находки («археологическую культуру», как выражаются специалисты) на пространстве от Осетии и предгорий Северо-Восточного Кавказа до нынешнего Курдистана и Северной Палестины. Однотипные остатки построек, орудий труда, глиняная посуда свидетельствуют о том, что в этих пределах (включая Азербайджан, Армению, восточные части Грузии и Малой Азии, Сирию) обитали люди одной культуры и языка — оседлые земледельцы, освоившие бронзу. Наши археологи относят весь этот материал к т.н. «куро-аракской раннебронзовой культуре». Историки связывают это обширное этнокультурное единство с древним этносом хурритов (древние племена, родственные по языку урартам Закавказья). Следует отметить, что этот древний народ не сохранился доныне, а его язык относится к т.н. «мертвым» древним языкам. Наибольшую близость к нему обнаруживал древний урартский язык, а из современных — языки нахско-дагестанской группы.

Ученым до сих пор не удается точно выявить первичный очаг культуры возникновения и пути распространения этой мощной земледельческой культуры — она появляется повсеместно как бы в «готовом виде». Это породило разные гипотезы о ее происхождении. Их можно свести к двум основным.

Согласно первой гипотезе, очаг куро-аракской культуры следует искать в древнеземледельческих районах Передней Азии – оттуда, с юга, она распространилась и на Кавказ, проникла и в Дагестан вместе с избыточным населением, покидавшим тамошние области древней цивилизации в поисках свободных земель. Постепенно расселяясь все далее к северу, их потомки проникали на равнинные земли Кавказа, отчуждаясь со временем от своих сородичей на юг. По мере углубления в горные районы Кавказа (и Дагестана) эти мигрирующие группы вступали в разнообразные контакты с древним населением, передавая ему свой язык, образ жизни, трудовые навыки. Так произошла естественная ассимиляция древних жителей Дагестана. При этом их этноязыковое и культурное единство сохранилось, получив новую основу. Наиболее вероятно проникновение мигрантов в земли Нагорья несколькими потоками, по речным долинам. Этим закладываются предпосылки будущих этноязыковых различий дагестанских народностей.

Но есть и противоположная точка зрения. Она исходит из того, что нигде в Дагестане пока не выявлены различия («двухслойность») археологического материала местного и привнесенного. А ведь это было бы неизбежно при массированном внешнем проникновении, хотя бы и постепенно. Пока нигде в Дагестане не удалось обнаружить прерывания преемственности в развитии местного населения по крайней мере с конца ледниковой эпохи. Действительно, обнаружены явные следы влияния древних цивилизаций Передней Азии в археологическом материале бронзового века в пределах Дагестана, но это можно объяснить контактами и обменом, а не миграциями людских масс.

Однако обе точки зрения признают несомненный факт: так или иначе этнокультурное единство в эпоху ранней бронзы прослеживается по всей территории Дагестана и на юге от нее. К такому же выводу пришли и ученые-языковеды, пользуясь специальными методами изучения древнейших пластов дагестанских языков. В частности, можно сказать, что сравнительно исторический метод свидетельствует о существовании здесь общедагестанского праязыка в «дожелезный период» (т.е. в эпоху бронзы), глоттохронологический метод индийского лингвиста Сводеша указывает на III в. до н.э. как время существования этого единого праязыка, к которому восходят нынешние горные языки Дагестана.

Первые признаки распада этого единства обозначились уже в эпоху бронзы — археологический материал II в. до н.э. теряет свое единообразие, разделяясь на нелокальные (т.е. местные) варианты. Но процесс этот еще нельзя назвать необратимым. Как раз в конце эпохи бронзы (рубеж II-I вв. до н.э.) археологи прослеживают последнее широкое «сближение» в культуре населения всего Северо-Восточного Кавказа. По местам первых находок эта позднебронзовая единая культура получила название «каякентско-хорочоевской». Мы знаем о ней в основном по материалу могильников конца II-начала I вв. до н.э. Их было найдено более ста. При этом пока не обнаружено ни одного оседлого поселения этой культуры. Это озадачивает историков. Ведь подобное явление присуще лишь кочевым скотоводам. Но, во-первых, с конца каменного века дагестанцы были оседлыми земледельцами, между тем в истории неизвестны случаи перехода народа от оседлого земледелия к кочевому скотоводству. Во-вторых, в тех же погребениях 11-1 вв. до н.э. находят немало вещей, не характерных или не удобных для кочевания (например, объемистые гончарные сосуды — настоящие глиняные бочки, притом хрупкие, или массивные каменные зернотерки и т.п.). Все это привело историков к предположению, что на рубеже 11-1 вв. до н.э. в Дагестане быстро и широко распространяется отгонное животноводство, оттеснив на какое-то время земледелие на второй план. Необходимость для основной массы горного населения ежегодно дважды перемещаться между горами и равниной должна была, с одной стороны, создать легкие поселения — времянки, не оставляющие явных следов, с другой — усилить контактность населения, придать единообразие материальным предметам, культуре и языку. Недаром лингвисты относят корни слов «овца», «коза» к общедагестанскому словарному фонду (т.е. к остаткам общего праязыка), но зато не могут найти там общих корней слов «корова», «лошадь». Тут не обойтись и проблемой связей дагестанских языков не только с ближневосточными, но и создателями скифо-сарматской культуры.

Но в это же время в Дагестане впервые появляется железо, сначала как редкий и «драгоценный» металл. Однако с VIII-VII вв. до н.э. начинается его широкое распространение и массовое использование. Железный топор и лемех дают преимущество земледелию. Население быстро переходит к прочной оседлости и более того — к замкнутости. Недаром корень слова «железо» уже обнаруживает сходство в одних дагестанских языках и отличие в других. Железные орудия дают возможность жителям любого речного бассейна обеспечивать себя, не покидая своих пределов. Ведь любая крупная река Нагорья соединяет несколько ландшафтных зон, создавая этим условия для «природного» разделения труда и внутреннего обмена излишками земледелия и скотоводства. С другой стороны, сложный, изолирующий рельеф Дагестана способствует расчленению таких хозяйственных областей. Так образуются замкнутые районы с натуральным хозяйством и внутренним обменом.

С начала железного века этот процесс становится необратимым. Обособленное развитие с какого-то момента должно было привести к оформлению на любой подобной территории и обособленного социального организма со своей политической организацией, языковыми и культурными отличиями. Сходные процессы наблюдались в древних обществах Средиземноморья (Греция, Египет), но нигде они не приобретали такого необратимого характера, как в Дагестане. Ведь древнеэллинское единство достаточно оформилось еще до заселения Балкан, древнеегипетские «номы», будучи почти самостоятельными государствами, вынуждены были объединиться из-за хозяйственных и политических обстоятельств. В Дагестане же, напротив, возникали все новые причины для разделения.

Вместе с тем не может быть и речи о каком-то «полном распаде». Ни один из образовавшихся этносов не покинул своей территории. Он развивался, окруженный со всех сторон своими исконными соседями, ежедневно регулируя и отлаживая отношения с ними. Результатом было складывание многосторонней, довольно сложной единой системы взаимодействующих, но самостоятельных территорий и обществ. У соседей с более сильными и устойчивыми связями разделение экономическое и политическое не всегда завершалось необратимым этническим обособлением. Исходная общность происхождения, общие условия развития вели к известной однотипности этих соседних обществ, что облегчало их контакты друг с другом (создавая в то же время их общее отличие от соседних с Дагестаном обществ). Да и сама память об общем происхождении продолжала жить в народах Дагестана, как, впрочем, и у всех народов сопредельных стран Кавказа, проявляясь подчас в фольклорном, мифологизированном виде. Как пример можно указать на предание, издревле распространенное на Кавказе и известное в записи древнегрузинского историка XI века Леонти Мровели (Жизнь картлийских царей. М. 1979) — о происхождении всех кавказских народов от Торгома (Тогармы) и правнука библейского Ноя (Нуха), спасшегосягот всемирного потопа на горе Арарат. Внуком его Сына Яфета был Торгам, имевший восемь сыновей, каждый из которых положил начало одному из народов Кавказа. Один из восьми — Лекос — считался общим предком народов

Дагестана. В такой мифологизированной форме существовало в народном сознании представление об общности происхождения — братстве как всех дагестанских, так и кавказских народов.

Этническое формирование даргинцев

Сказанное выше помогает нам лучше представить место предков каждого народа Дагестана среди остальных. Очевидно, начало оформлению даргинцев в отдельный этнос также было положено в ранний период железного века (нач. I в. до н.э.) процессом постепенного, необратимого обособления жителей восточной части дагестанского Нагорья — предположительно к востоку от бассейна Казимухского Койсу и к северу от водораздела Уллучая и Рубаса.

Не вполне ясно, насколько длительным оказался этот процесс. Известный нам археологический материал этой территории, относящийся к I в. до н.э., не обнаруживает каких-то явных и общих отличий от сопредельных земель — отличия как раз второстепенны и незначительны. Письменные свидетельства недостаточно определенны. Так, античный географ Страбон (I в до н.э. — I в. н.э.), говоря о землях Кавказа к западу от Каспия, тяготевших к древней Кавказской Албании, сообщает о живущих здесь 26 народностях, у каждой из которых имеется свой язык и прежде имелся свой царь. Но насколько давно было это «прежде» — т.е. разделение кавказских земель к западу от Каспия на отдельные этносы, каждый с особым языком и политической организацией? Косвенные указания на это дает греческий историк Плутарх (II в.н.э.): описывая битву при Гавгамелах (331 г. до н.э.), он называет в числе военных союзников персидского царя также и «албанское войско». Выходит, что в IV в. до н.э. «Албания» как политическое объединение восточнокавказских земель (с их политически оформленными этносами) как будто уже существовала — в противном случае, каждый народ, участвовавший в этой битве, был бы назван своим отдельным именем. К сожалению, косвенное сообщение Плутарха — единственное, не имеющее других подтверждений. Остается и сомнение: ведь Плутарх, писавший шесть веков спустя по неизвестным нам материалам, мог попросту именовать народности Восточного Кавказа названием, принятым в его время.

Достоверно неизвестно, какие из древнедагестанских народностей входили в число 26, остается довольствоваться лишь выводом, что в последние века до н.э. процесс обособления восточно-кавказских этносов зашел уже достаточно далеко. Не вполне ясен характер власти упомянутых «царей». Это не обязательно, чтобы они были наследственными правителями каких-то земель и народов, ведь общеизвестна склонность древних историков «приспосабливать» к своим понятиям все наблюдаемое в чужих странах («царем» могли назвать и племенного предводителя), но в любом случае упоминание о «царе» указывает на политическое оформление соответствующего этноса — в Дагестане этот вывод следует отнести прежде всего к землям, тяготеющим к южной и приморской части.

Выделение Дагестана в особую историческую область Кавказа прослеживается много тысяч лет тому назад. За последующие истекшие века оформилась главная его особенность — историко-культурное единство группы родственных этносов (в том числе и даргинцев), отличающихся друг от друга и по языку, и по ландшафтным особенностям занимаемых территорий, и по особенностям хозяйства и т.п. Различия эти, однако, были такого рода, что они не приводили к распаду Дагестана, а напротив — создавали условия для взаимного обмена (экологического и культурного), дополнения и своего рода «разделения труда», приводившего в итоге к устойчивой исторической целостности. В этой историко-культурной среде в результате длительного тесного общения и сотрудничества вырабатывались общие материальные и духовные черты, сближавшие и роднившие даргинцев со всеми остальными дагестанскими народами.

Итак, дагестанские народы имеют общие корни, а даргинский народ — один из родственных и равных со всеми остальными дагестанскими народами.

В период после окончательного оформления ныне существующих народностей Дагестана сложилось и сознание их общности. Источники позволяют проследить два уровня такого сознания: 1) конфессиональный — отнесение себя и своей земли Дагестана к ортодоксальному исламскому миру; 2) локальный — тесное отождествление себя со своим союзом сельских общин («малой родиной»). Все остальные общественные связи имели подчиненное, второстепенное значение — в их числе и языковая близость. Тем более, что нормативных литературных национальных языков тогда не существовало — каждый язык бытовал как совокупность локальных диалектов общины или их союза. Это хорошо подтверждают границы княжеств, владений и общинных союзов Дагестана до его включения в Российскую Империю — они большей частью не совпадают с этнолингвистическими границами. Главным в исторической жизни дагестанских народностей оставалось сохранение своего традиционного единства и сотрудничества.

О происхождении самоназвания даргинцев

До сих пор речь шла о месте предков даргинского народа среди других этносов древнего Дагестана. Теперь следует обратить внимание на их самоназвание. Исследователи пытались как-то объяснить его еще в XIX в., однако сами же признавали неубедительность этих попыток. Итог им подвел выдающийся языковед того времени П.К.Услар в своей работе «Хюркилинский язык». Указав, что этноним «даргва» относится к народным этническим и географическим названиям, он замечает: «…настоящее значение (этого слова. — Р.М.) остается непонятным: в известных пределах оно употребляется как нарицательное…» Далее он отмечает, что слово «даргва» входило в состав названий пяти крупных традиционных политических объединений даргинцев, занимавших лочти всю даргинскую этнотерриторию: Акуша-Дарго, Каба-Дарго, Гамур-Дарго, Уцми (или Кайтаг)-Дарго, Буркун-Дарго. Большинство из этих крупных объединений складывалось из более мелких, так называемых «хуреба» — например, Акуша-Дарго состояло из «Акушала хуреба», «Цудкурила хуреба», «Усила хуреба», «Му-гела хуреба», «Микхила хуреба». «Хуреба» буквально означает «народ, войско». По происхождению «хуреба» — арабское слово, буквально означающее «пришлые». Объясняется это тем, что из «газиев» — добровольцев («борцов за веру»), стекавшихся во время владычества халифата в Дербент со всех концов исламского мира в Х-Х1 вв., здесь формировались отряды, ополчения, которые затем распространяли мечом ислам в прилегающих дагестанских землях.

Впоследствии это слово стало уже осознаваться как всякое ополчение людей, исповедующих ислам, как «народ-войско». Выходит, таким образом, что каждое объединение сел было способно сформировать общий военный отряд для защиты своих интересов и рассматривалось соседями именно как военно-политическая единица. Подобный принцип организации был присущ и другим народностям Дагестана. Достаточно здесь обратить внимание на соседей даргинцев — аварские общинные союзы, именовавшиеся «бо» (букв, «войско», «ополчение»).

«Дарго» — это территориальное объединение группы соседних «хуреба», но на более высокой ступени. Если обратиться к названиям даргинцев у их соседей, то наряду с производными от «Дарго» (напр., даргали и т.п.), особенно распространившимися в последний исторический период, мы получим целый ряд этнонимов, восходящих к названию ближайшего «дарго» или «хуреба»: в аварском — «ахкуша», «цIедех», в кумыкском — «акьушалия», в лакском — «аадцши», «цIахар», «хайдакул» (даже 6артхии — от Бартху, древнее название с.Усиша). У табасаранцев, наряду с общим современным названием даргинцев, сохранилось и особое название кайтагцев -«жвюгъяр», а Кайтаг — «жвюгъя», что, по мнению исследователей, восходит к названию древнего города в Каракайтаге (ныне развалины). Выведение названия народа из названия заселяемой им территории вообще широко распространено во всех языках земли.

Попробуем теперь применить к этнониму даргинцев («даркала») тот же подход, так как к народному этногеографическому названию и как к характеристике заселяемой ими территории. По этому поводу П. К. Услар замечает, что слово «Дарго» («Даргва») не есть лингвистическое понятие (т.е. не относится к языку) — это «общее название для нескольких бывших округов», которое, «быть может, происходит от «дарг» — внутренность, в противоположность внешнему: «либилла Даргва» — «все Дарго». Действительно, в народном представлении самоназвание даргинцев связано с корнем «дарк» — внутренность, нутро. В массовом сознании народа Дарго понимается как «родина даргинцев», как «сердцевина даргинской земли», а «даркан» -как самоназвание даргинского народа. Это дает некоторое основание для реконструкции взгляда народа на самого себя в тот отдаленный период, когда он начинал осознавать себя не просто как группу племен-соседей, а как некую общность.

Итак, предки даргинцев считали своей отличительной черты то, что они населяют какую-то «внутреннюю» часть Дагестана, и это должно было отличать их, по-видимому, от жителей каких-то «внешних, наружных» земель. К этому «внутреннему» населению относили себя, по меньшей мере, жители всех «хуреба» Акуша-Дарго, Каба-Дарго, Буркун-Дарго, бассейна р.Гамри (по крайней мере, его горной части) и Кайтага.

Таким образом, очерчивается «внутреннее территориальное ядро», заселенное предками нынешних даргинцев, пространство, ограниченное водоразделами рек Уллучая и Рубаса на юге, долиной р.Шура-озень — на севере и бассейном р.Дарго-х1ерк — на западе. Дарго-хIерк — его народное название правого притока р.Казикумухское Койсу, берущего начало на склоне горы Шунудаг, выше с.Тенты и впадающего в нее ниже с.Цудахар, на картах он отмечен иногда как р.Акуша или Акушинка. На севере в состав Дарго входит Левашинское плато. К внешнему пространству, по-видимому, следует отнести прилегающие земли, которые органично связаны с «внутренней» территорией. Здесь свидетельством могут выступать и топонимика и исторические сведения и т.д.

В этом смысле интересно замечание лингвиста С.Абдуллаева о том, что в прошлом жители Акуша-Дарго не включали в понятие «Даркала» ни Кадар, ни Губден, ни Сиргу (ни даже Муйра, Мюрего и Кайтаг) — таким образом, их не относили к «внутренним» землям. В те времена вообще принадлежность к своему «хуреба» значило, по-видимому, даже больше, чем принадлежность к «дарго» (напр., цудахарецйюг заявить, что он не даргинец, а цудахарец).

Теперь обратим внимание и на вторую версию возникновения названия «Дарго». Выше отмечалось, что название даргинцев у соседних народов обычно образуется от названия ближайшей к ним даргинской «земли» или крупного пункта (как Акуша, Жолаги, Цудахар и т.п.). В этой связи можно обратить внимание на древний город Таргу в долине Гамри-озеня, бывший когда-то крупным центром для всех прилегающих земель — по крайней мере для тех, которые были связаны в политическом отношении с государствами древнетюркских кочевников на предкавказской и приморской равнине. Некоторые ученые предполагают, что глухой согласный «т» в начале этого названия появился лишь впоследствии, а в начале он произносился более звонко «даргу», что, возможно, происходит от иранского «дор-и-гун» — «ворота гуннов», подобно тому, как нынешний Дарьял (ущелье верхнего Терека, соединяющее Грузию и Осетию) происходит от «дар-и-алан» — «ворота аланов». Это древнее название «столицы» вполне могло превратиться в название земли и народа, в истории немало подобных случаев: вспомним хотя бы римлян (названных от их столицы Рима), византийцев (от древнего названия их столицы Константинополя — Визинтин), название русских в средневековой Европе «москвиты» (от их столицы Москвы), этот список можно было бы и продолжить. Но здесь, конечно, следует признать, что возможность подобного же происхождения названия «даргинцы» нуждается в дополнительных, более строгих подтверждениях, оставаясь пока лишь возможным предположением. Одно несомненно, что город Таргу был первым к северу от Дербента крупным городом, расположенным в среднем течении р.Гамри-озень. Жителям окрестных кумыкских селений Алхажакент и Мамма-аул город этот известен под именем Таргу или Даргу. А даргинцы по названию этого города называли феодальное княжество под именем Хамри-Дарго.

От вопроса о самоназвании, этнониме даргинцев логично перейти к проблемам языка и территории. С внутренним делением даргинских земель связан и вопрос о языке. В самом деле: можно считать деление «внутреннего ядра» даргинской этнотерритории на 5 земель (объединений «хуреба») явлением древним или его следует отнести ко времени упоминания всех этих земель в письменных источниках? Видимо, следует исходить из того очевидного факта, что языковая близость гораздо древнее, чем близость политическая. Даргинский язык, как и большинство языков Дагестана, до последнего времени существовал как группа более или менее близких диалектов и говоров. Более того: лингвисты считают, что обособленность даргинских диалектов заметно выше и устойчивее, чем диалектные расхождения в других дагестанских языках. Иногда эти расхождения достигают такой степени, что люди разных диалектов вообще не понимают друг друга — тогда лингвисты ставят вопрос о выделении особых языков — кайтагского, кубачинского, составляющих с даргинским родственную языковую группу. И, напротив, внутри диалекта могут существовать отдельные говоры, которые не мешают их носителям понимать друг друга, но при этом легко отличить, из какой местности происходит говорящий.

Сейчас большинством лингвистов принято выделять следующие диалекты: акушинский (лег в основу литературного даргинского языка), урахинский (Услар назвал его хюркилинским), мекегинский, цудахарский (многие считают его «диалектной группой» из нескольких обособленных говоров), муйранский (некоторые его говоры — дейбукский, харбукский — сильно обособлены), сиргинский. Деление это принимается с оговорками — так, кайтагский и кубачинский иные считают особыми языками, а иные – диалектами. С другой стороны, некоторые склонны рассматривать обособленные говоры — мугинский, мулебкинский, гамринский, гапшиминский и другие как диалекты.

Но все же можно сказать, что общая картина языковых связей даргинских земель, степень их сближения или обособления в общем ясна. При этом заметно, что степень языкового и политического обособления часто не совпадает; так, лингвисты отмечают, что Каба-Дарго и Хамур-Дарго, будучи отдельными политическими союзами, относятся к одному диалекту (хюркилинскому), который, в свою очередь, ближе к акушинскому, чем диалект цудахарского «хуреба», входившего в Акуша-Дарго. Сирга лингвистически стоит ближе к Хайдаку, чем остальные даргинские общества, но тем не менее она никогда не входила в Уцми-Дарго. Буркун-Дарго, видимо, относится к «внутренним» землям, но это особый диалект. При всем этом Акуша-Дарго осталась колыбелью свободы и твердынею для всех даргинцев.

Чем объяснить эти расхождения? Можно лишь предположить, что традиционное деление даргинских земель на общинные союзы и феодальные владения не являются исконными — сквозь него проступает гораздо более древнее деление, «отпечатавшееся» в языке жителей «внутренних» даргинских земель. Древность эту, возможно, следует отнести, к периоду распада общедагестанской языковой общности и их племенному расселению по разным территориям.

Для последующего периода истории Дагестана характерен процесс национальной консолидации по языку, а также по проживанию на компактной территории. Историческая необходимость в общем названии как раз и привела к тому, что термин «даркала», относимый в древности только к внутренним, горным частям даргинской этнотерритории, лег в основу общепринятого названия всего даргинского народа. Те же процессы консолидации и оформление в современные народности с единым литературным языком, с единым самосознанием проходили и у других народностей Дагестана, и точно так же нынешнее название их имело в прошлом несколько иное значение.

В «Энциклопедии мировых культур» написано» что этноним даргинцев — «дарги», самоназвание «дарганти» (единственное число «дарган») общее название «даргва».

Название «дарго» как общее для всех, кто говорит на даргинском языке, было известно еще в средневековье. Как экзоэтноним оно упоминается в латинском сочинении архиепископа Иоганна де Галонифонтибуса, написанного им в 1404 г. под названием «Libellus de notia orbis». Там говорится, что здесь (севернее Дербента. — А.М.) живут также грузины, сарацины, даргинцы и лезгины. Между этой местностью и горами встречаются лакцы и даргинцы. Правда, в дагестанских исторических хрониках «Тарих Дагестан», «Дербент-наме» и других, как и в многочисленной русской литературе о народах Дагестана, этот термин не употреблен, хотя часто упоминаются кайтаги, акушинцы, цудахарцы. И только после присоединения Дагестана к России этноним «дарго» (даргинцы — рус.) снова занимает место общенационального этнонима.

Исходной основой для общеэтнического названия «даргинцы» вне сомнения послужило название акушинского союза вольных обществ «Акуша-Дарго. Исчезновение термина «дарго» как общеэтнического названия после XV века не является исключительным в связи с усилением процесса политического раздробления в Дагестане. Так случилось и с ранним этнонимом аварцев, который, как полагает ряд таких выдающихся исследователей, как Н.Трубецкой, Я.Марр, И.Бехерт и др., звучал как «алби» и остался в названиях аварцев их соседями.

Наибольший интерес вызывает значение этнонима «дарго». П.К.Услар считал, что «дарго» происходит от слова «дарг», что на даргинском языке означает «внутренность», в противоположность внешнему, иноязычному, что подтверждает и Е.И.Козубский.

В этой заметке я предлагаю новую этимологическую версию. Смысл ее заключается в том, что «дарго» является формой «дугри» — термин тюркского происхождения и означает «справедливый», «прямой», «ровный». (Тогру — прямой, правильный, справедливый. См.: Древнетюркский словарь. 1969. С.571). Соответственно упомянутый союз «Акуша-Дарго» значит «Акуша-справедливый», как скажем. «Новгород Великий». Это тем более вероятно, потому что практически все «должностные названия старой политической культуры в Дагестане арабо-персидского или тюркского происхождения. (Нужно добавить, что приставкой «дарго» обозначались и другие даргинские общества, такие как Каба-Дарго и др., что, видимо, является тиражированием от основного суперсоюза «Акуша-Дарго»). Мы располагаем серией примеров присовокупления «дугри» в прямом или искаженном виде к ряду позиций в соционормативной и политической культуре народов Дагестана. Так тюркское «дорга» (метатеза от «дугри») как титул присваивался наиболее авторитетным правителям Аварии, например, Уммахан Аварский (конец XVIII в.) имел титул «дугри-нуцал», т.е. Справедливый, а в родословной аварских ханов как титул или собственное ими «дугри» встречается четыре раза. Этим же титулом отличали социальный слой высоких степеней, таких как «догрек-узден». В старой политической культуре андийцев лица с полицейскими функциями также именовались как «доргъа-хъол» (характерно, что в андийском «дорга» принимает идентичную этнониму даргинцев «дарга» форму). Случилось, что это слово в прямом его значении, т.е. «благородный, высоконравственный, справедливый» вошло и в лакский язык. Мы имеем здесь определенную системность: «дугри» или «дорга» как приставка к персонам, наделенным правовыми полномочиями. А право, как известно, в традиционных цивилизациях часто выражалось понятием «справедливость», что отразилось и в русском слове «право».

Однако вернемся к «Акуша-Дарго», очевидной основе общенационального этнонима даргинцев. Что же послужило причиной того, что союз Акуша стал титуловаться как «правовой» или «справедливый»? Ответ однозначен, и он, что называется, лежит на поверхности. Политическую систему акушинского суперсоюза «вольных обществ», можно привести как эталон с точки зрения устроенности, законченности в правовом отношении старинных кавказских республик. Акушинская федерация (или суперсоюз) располагала четкой структурой, где наибольшее значение имела хорошо организованная судебная власть с двумя ветвями: суд по адату и суд по шариату. Параллельно существовала судебная власть по делам шариата у кадия Акушинского. К Акушинскому кадию поступали жалобы и кассации из окрестных, входивших в суперсоюз мини-республик (Цудахарская, Уси-шинская, Мекегинская, Мугинская). Акушинская федерация выработала также четкий кодекс для всей федерации на основе пяти (включая собственно Акуша) перечисленных его субъектов, о чем один из выдающихся знатоков права и этнографии Кавказа М.О.Косвен писал: «…право даргинцев разделено на общее право и частное право каждого из обществ, входивших в Даргинский округ». (Обращаю внимание на то, как М.О.Косвен называет адаты даргинцев «правом», а не «обычным правом», как их квалифицируют другие авторы. Между этими категориями исключительная квалификационная разница, чем и ценно определение М.О. Косвена). Итак, высшим правовым авторитетом среди даргинцев был кадий по шариату и судебная власть, составленная на основе съезда представителей обществ на Дюзи-Майдане. Таким образом, авторитет кадия И Акушинского союза «вольных обществ», правовая устроенность этого старинного политического образования и послужили мотивом того, что акушинская федерация получила титул «дарго», отсюда «Куша-Дарго», т.е. «Акуша-cправедливый», что и послужило основой современного общенационального этнонима у даргинцев «дарганти», «даргва».

Идентичность «дарга» с общетюркским «тугри» легко устанавливается, если обратить внимание на очевидную метатезу «гр» — «рг» и на особенности даргинского языка, где «о непременно произносится как «а» или «у».

Автор: Расул Магомедов, известный дагестанский ученый, доктор исторических наук, профессор ДГУ, журнал «Возрождение», №4, 1999 г.