Убринцы в годы Великой Отечественной войны

Хочу обратить внимание на следующий факт. По данным начальника Генерального штаба Советской Армии С.М. Штеменко, удельный вес мобилизованных в действующую армию в нашей стране составлял примерно 6 процентов. По Дагестану я не располагаю точными данными, но слышал, что руководство республики, как похвальное обстоятельство, в свое время отмечало, что у нас он дошел до 12 процентов. Что же касается нашего аула, то в моем распоряжении имеется поименный список его жителей на 1936 год — всего 543 человека и такой же список участников Великой Отечественной войны — ровно сто человек, что составляет 18 процентов населения, или 37 процентов мужчин всех возрастов! И это без учета призванных в так называемую трудовую армию женщин — на рытье окопов, противотанковых рвов и другие тыловые работы.

Закономерен вопрос: чем объяснить такой высокий процент фронтовиков (так их тогда называли) в нашем ауле? Что греха таить, хотелось бы, конечно, объяснить это большим процентом добровольцев. Но положа руку на сердце, скажу, что добровольцы, конечно, как везде, были и у нас, однако не ими объясняется необычайно высокий процент ушедших на фронт. Истинная причина банальна и заключается вот в чем. Убра находится под боком Кумуха, и при каждой очередной разнарядке из Махачкалы райвоенкомат и сельсовет в первую очередь вызывали послушное начальство нашего аула или посылали пешего нарочного для вручения повестки вместо верхового в другие, более отдаленные аулы. Посылая очередную повестку в Убра, районное начальство для успокоения совести, полушутя добавляло: «Любят убринцы драться, вот пускай поедут и подерутся с Гитлером».

Итогом такого «предпочтения» послужило то, что к концу войны в ауле не осталось мужчин, способных держать в руках не только ружье, но и палку. Но люди не унывали: женщины, старики и дети работали за ушедших на фронт мужчин, а девушки не только выполняли традиционные мужские работы — пахали, косили, стригли овец, но и танцевали в художественной самодеятельности за себя и, как позднее стали говорить, за того парня, одетые в черкески, в лихо надвинутых папахах, под которые с трудом втискивали тугие девичьи косы. Танцы с переодеванием так вошли в привычку, что и после войны вернувшиеся домой фронтовики, покуривая, восхищенно цокали языками, глядя, как их сестры и невесты под лихой «арсай» танцевали лезгинку за себя и за них.

Из 100 ушедших на фронт домой вернулась ровно половина — 50 человек, почти все — с «отметками» войны, раненые и покалеченные, остальные 50 — доля нашего аула в двадцатимиллионной жертве советского народа на алтаре великой Победы над фашизмом. Имена погибших на фронтах Великой Отечественной войны убринцев высечены на памятном обелиске, поставленном по сложившейся повсеместно традиции жителями Убра в 1970 году для своих славных земляков.

Полагаю, что, руководствуясь доброй традицией под девизом: «Никто не забыт, ничто не забыто», будет уместно привести и здесь список фронтовиков Великой Отечественной войны из аула Убра.

Список жителей Убра, погибших на фронтах Великой Отечественной войны в 1941-1945 годах

Первую похоронку в нашем ауле получили на юного лейтенанта Гасан-Гусейна Газалиева, погибшего под Винницей. Это он вместе с будущим Героем Советского Союза Ризваном Сулеймановым окончил 17 июня 1941 года Астраханское командно-пехотное училище и вместе с другими выпускниками сразу же был направлен в пограничные части, принявшие на себя первый удар врага. Дальше география похоронок запестрела: Апанни-Гаджи Эфендиев погиб под Белостоком (это стало известно через много лет после окончания войны — в 1976 году), летчик Гасан Гасанов, чей отец Абутагир тоже воевал на фронте, погиб под Харьковом, Гамзат Исаев — под Смоленском, Магомед Буттаев, доброволец, отец четверых детей, председатель колхоза, которого старшее поколение убринцев и по сей день вспоминает с благодарностью, — под Сталинградом, рядовой Курбан Битанов и командир батальона Ахмед Кушиев — на Курской дуге и т.д. и т.д…. Я помню Ахмеда, конопатого невзрачного учителя, мастера на все руки, неизменно выходившего победителем на районных олимпиадах по математике.

У Магомед-Расула Алиева, председателя Убринского колхоза имени Магомеда Убри в 90-х годах, сохранилось обращение его отца Магомедали, председателя этого же колхоза в его время (в 30-х годах) имени А. И. Микояна, в Лакский райвоенкомат: «Жертвую для войны с фашистами 110 рублей деньгами и 760 рублей займом. Если потребуется, готов пожертвовать и своей жизнью». И пожертвовал — с фронта он не вернулся…

Ох, эти похоронки без хоронимых, эти вопли обезумевших от горя матерей и жен, вспыхивающие, как пожары, то в одном, то в другом конце нашего небольшого, как орлиное гнездо, аула на бугре!

Те из участников войны, кто остался на необъятных, на всю Европу полях сражений, ничего не расскажут о выпавших на их долю испытаниях и героических поступках. Не многое соберешь и из их наспех написанных скупых писем по чьему-то когда-то разработанному стандарту, неизменно начинающихся со «многих приветов» (чIявусса садам хьуннав) и так же неизменно завершающихся «вассаламом». Да и не берегли мы их письма, ведь никто не предполагал, что это одна из немногих реликвий, которая останется у нас от погибших. И что говорить о погибших, если и о тех, кто вернулся из военного пекла живыми, мы знаем так мало? Многие ли из нас в наш суетливый телевизионный век удосуживаются вызвать их на откровенный, неторопливый разговор об испытанном? Не удержусь от упрека в адрес наших творческих работников, многие из которых расточают чернила на что-либо второстепенное, выдуманное, заданное, но не написали ничего полновесного о героизме сыновей гор в Великой Отечественной войне.

Без претензии на существенное восполнение этого пробела напишу хотя бы о некоторых из фронтовиков, доживших до наших дней.

Много лет я связан с Мансуром Магомедовичем Убринским и родственными отношениями, и периодическими встречами по разным поводам, но только спустя много лет узнал от него о его военных приключениях. Пусть и читатель знает то, что я услышал от этого скромного, доброжелательного, самого мирного из всех мирных людей нашего времени, и, пожалуй, самого молодого участника Великой Отечественной войны из нашего аула.

Когда началась война, Мансур учился в 8-м классе Кумухской средней школы. Он трижды подавал заявление в военкомат с просьбой направить в армию, но военкомат не мог нарушить закон — шестнадцатилетних не брали. И Мансур пошел на фальсификацию, пожалуй, первый и последний раз в жизни — изменил год рождения с 1924 на 1923.

Мобилизовался в армию, год учился в Бакинском пехотном училище, откуда в звании младшего лейтенанта был направлен на уже подошедший к Моздоку фронт. Был ранен в обе ноги, лечился 3,5 месяца в тыловом госпитале в том же Баку. Вернулся на фронт и попал в десант, атаковавший Керченский полуостров, командиром пулеметного взвода. В составе этого десанта, шаг за шагом вытесняющего фашистов с берега, в адском огне и спереди и сзади, Мансур воевал 12 дней. Немцы со свойственной им систематичностью простреливали пушками, бомбами, пулеметами каждый квадратный метр нашего расположения. Такой же частый огонь из дальнобойных пушек по высоте Митридат, где укрепились немцы, вели и наши сзади через головы десанта; непрерывно совершали налеты наши бомбардировщики…

Но до самой Керчи Мансур так и не дошел — его ранили, и вот как это случилось. Из двух пулеметов, принадлежащих взводу Мансура, один был взорван прямым попаданием вместе с обслуживающим личным составом. Остатки взвода дислоцировались на левом фланге стрелковой роты. Из оставшегося единственного пулемета «Максим» стрелял солдат. Темнота сгущалась, и пристально наблюдавший за позицией Мансур увидел двигающиеся тени наступающего противника. Дал команду «Огонь!», а пулемет молчит. «Огонь!» — молчит. Пулеметную ленту на матерчатой основе часто заедало из-за перекоса патронов. Мансур бросился к пулемету, отстранил парня, исправил заевшую ленту и только нажал на курок, как рядом слева упала немецкая граната с длинной деревянной ручкой. Граната взорвалась, тут же взорвалась и вторая, третья… Все десять человек, оставшиеся от взвода, погибли. Один Мансур избежал этой участи — его спас стальной щит пулемета, который теперь лежал рядом исковерканный и перевернутый. Мансур вначале даже не ощутил рану, но когда оглядел потеплевшую левую руку, заметил в ней дымящуюся от раскаленных осколков рану. Вся левая рука от локтя до кисти была перебита осколками. Большие ручные часы Кировского завода, разбитые вдребезги, спасли кисть.

Пришлось долго лечиться в госпитале под Армавиром, чуть было не ампутировали руку. Третий раз ранили в Венгрии, но уже легко…

Спрашиваю Мансура: после всего, что пришлось испытать на войне, не было ли моментов раскаяния за свои манипуляции с возрастом?

— Нет, не было, — не задумываясь отвечает Мансур, — патриотизм, чувство гордости от сознания выполненного долга, мнение своих товарищей о тебе — для нас это были не пустые слова, кто бы сейчас чего ни говорил. И в армии я не искал легких путей. Никогда не забывал, что я офицер и что с меня берут пример рядовые бойцы. После ранения из резерва офицерского состава отбирают десант: «Добровольцы, три шага вперед!» Выходят пять-шесть, среди них обязательно и я. Ну, как можно не шагнуть — чем ты хуже или лучше тех, кто вышел? Или: война кончилась для всех 8 мая, а я до 1б-го воевал в Чехословакии, остатки фашистов добивал. И тоже, можно сказать, добровольно. Во всяком случае, при желании мог бы избежать.

—  А не случалось, Мансур, что страх диктовал свои условия?

—  Страх на войне испытывают все. Главное — не терять из-за него голову. За три года пребывания на войне у меня это случилось два раза: первый раз — когда нас высадили на катере в Керченский пролив с заданием захватить плацдарм на Керченском полуострове. Мы — по грудь в воде с пулеметным оборудованием на плечах, пистолетами и гранатами в руках. Был страх утонуть; выйти на густо обстреливаемый немцами берег казалось благом. Пусть погибну, только бы не утонуть. Был порыв бросить все и кинуться на берег… Второй случай — там же. Когда мы уже захватили плацдарм и с тяжелыми боями двигались вглубь Керченского полуострова, кто-то сказал, что немец предпринимает контрнаступление с овчарками. У меня даже коленки задрожали от страха, и я не смог скрыть дрожь от окружающих. Первая мысль — бросить все и убежать. Потом опомнился, взял себя в руки. К счастью, выяснилось, что разговор об овчарках — утка. А боюсь я собак с детства и по сей день после того, как мы, трое ребят, Адил, Камил и я, забрели в соседний аул, кажется Маркьи, и собаки погнались за нами…

Воистину, героическое и смешное рядом! После демобилизации Мансур Магомедович заочно окончил Московский технологический институт, много лет работал

инженером-технологом во Владимире, потом в Махачкале. Сейчас — на пенсии, отец большой семьи, воспитывает внуков. Один из внуков тоже Мансур, студент медицинской академии.

Другой фронтовик, доживший до наших дней, — Абдул Бугаев, ему сейчас 90 лет. (Кстати, он внук сосланного в Сибирь за участие в восстании 1877 года Максуда и привезенной им оттуда жены Хуснижамал). Его жизнь со всеми радостями и печалями похожа на жизнь многих его ровесников. Если он чем и отличается, то, может быть, отменным здоровьем и веселым нравом. Сам Абдул считает, что еще везучестью. В какие только перипетии он ни попадал, и всегда судьба берегла его. На срочную службу его мобилизовали в 1938 году в городе Выксе Горьковской области, где он вместе со старшим братом Абду-саламом занимался традиционным лакским ремеслом лудильщика. Службу проходил в кавалерии, а когда началась война, не задумываясь, выбрал профессию танкиста, поскольку еще с детства питал особое пристрастие к технике. Окончив с отличием 750-ю танковую школу, был направлен в 240-й танковый полк и с ходу попал в самое пекло сражений на Волоколамском направлении. С горечью и гордостью вспоминает Абдул о том, как за шесть дней непрерывных боев погибло много его однополчан и сгорели все танки, но отбросили яростно атакующего врага на сто с лишним километров от Москвы. Сгорел и его танк, но экипаж из четырех бойцов сохранился.

После короткого отдыха в Кастеровском лагере их часть в марте 1942 года в составе автомобильного батальона принимала участие в боях Ленинградского фронта Из-за бездорожья их часть застряла в пути и попала под немецкую бомбежку с большой потерей личного состава и всего автохозяйства. Абдула командировали в подмосковный Солнечногорск ремонтировать машины на базе пластмассового завода. Предприимчивый Абдул на каких-то дополнительных заказах заработал пять тысяч рублей и отправил домой престарелым родителям. Для Хадижы и Абдулкадыра это было очень кстати, потому что, как и многим другим, им жилось нелегко: старший сын Абдусалам тоже воевал на фронте (откуда он и не вернулся в свою многодетную семью), а младший Магомедзагид учился еще в школе.

После очередного переформирования Абдул вновь оказался водителем танка и участвовал в освобождении городов Клим (там и поступил в партию по рекомендации подполковника Доброхотова), Торжка, Ржев, участвовал в обороне Курска, а затем в легендарных сражениях на Курской дуге, освобождал Белгород и Орел, Полтаву и Харьков, форсировал Негфу через понтонные мосты с большими потерями с обеих сторон.

Абдул с болью говорит о том, что все эти огненные фронтовые дороги густо усеяны погибшими боевыми товарищами и подожженными танками. О своих стальных конях он говорит с такой же теплотой, как и о друзьях-товарищах. Все танки того времени, как свои так и вражеские, Знает как свои пять пальцев:

— Против немецких танков с их звериными названиями «Тигр», «Пантера», «Фердинанд» тяжело было воевать такому же неуклюжему, как они, танку С-100 с 84-миллиметровой пушкой. А когда появился наш Т-34 с 74-миллиметровкой — душа запела: своей маневренностью и боеспособностью он намного превосходил немецкие.

Под Днепропетровском состоялся поединок между одиннадцатью «Тиграми» и семью Т-34, в одном из которых был и Абдул. Пять немецких танков были разрушены, остальные отступили.

Абдул вначале ездил на советском грузовике ЗИС-5, а с 1943 года — на американских «Фордах» и «Студебеккерах». Возле поселка Недайвода командир роты получил по рации известие, что в трех километрах у артиллеристов кончились подка-либерные снаряды и просили срочно доставить им их. Майор выбрал для задания Абдула, дал ему последний хлеб с колбасой и сказал:

— Только ты можешь это сделать. Выполнишь приказ — получишь героя.

И Абдул поехал на своем «Студебеккере» под шквальным огнем противника, сам же и выволок ящики со снарядами, потому что танкисты не сразу решились выйти наружу из-за огня противника. На обратном пути его остановил наш разведчик и предупредил, что он едет прямо под дула немецких пушек и, указав относительно безопасную дорогу, спас его от неминуемой гибели. Когда Абдул вернулся на место расположения своей роты, там никого не оказалось, все погибли, в том числе и майор, командир роты, а тяжело раненного начальника штаба — капитана увезли в госпиталь. Получилось так, что некому было представить Абдула на обещанную награду. И на том спасибо, что живой остался.

Под Кировоградом между поселками Новоукраинка и Первомайка, вытягивая пушки своей машиной, Абдул попал под артобстрел и был ранен в руку. Оперировался в полевом госпитале и отстал от своей части. Получил в Белоцеркови новый «Форд» и на нем догнал свою часть, участвовал в освобождении Тирасполя и в Молдавии чудом избежал окружения. Дело было так. При контратаке противника его машина получила повреждение и около сорока бойцов, во главе с тремя лейтенантами, застряли в котловане при наступающих немцах. Один из лейтенантов приказал Абдулу достать другую машину и вывести группу из замыкающегося кольца. Абдул вначале нашел заброшенный ЗИС-5, набитый коврами, а потом и «Форд», погрузил на него ожидавшую группу, по пути подобрал еще раненых и вывел всех из окружения. За это лейтенанту дали Героя, а Абдулу — медаль «За отвагу». Абдул обиделся и отказался от награды. В перипетиях фронтовой жизни, где день длиннее года, случай этот, казалось, ушел в далекое прошлое, когда в часть прибыл «Черный ворон» и Абдулу учинили допрос — по каким мотивам он отказался от награды. Когда он объяснил, что единственный мотив — несправедливость, политрук сам повесил медаль на его груди и заверил, что с его характером еще успеет получить Героя.

Впоследствии в Венгрии в местечке Чабли за вывоз раненых с поля боя Абдул получил орден Красной Звезды. Всего на войне он получил пять орденов, в их числе ордена Отечественной войны Первой и Второй степеней и более двадцати медалей.

Абдул Бугаев участвовал в боях за освобождение Бухареста и Софии, Братиславы и Вены, форсировал Дунай. Под Будапештом, раненный в спину, не выпустил из рук руль «Студебеккера» и вывел раненых с поля боя. На подступах к Берлину в 4 часа утра 8 мая 1945 года части Абдула объявили, что война кончилась, и приказали двинуть на Прагу за 300 километров, чтобы опередить американцев. И после Праги для его части война продолжалась до 20 мая, пока не были уничтожены остатки эсесовцев, а далее с танками погрузили на платформу и отправили на Японский фронт. Привезли их в Улан-Уде и в составе 240-го танкового полка через реку Большой Хинган отправили в Манчжурию и далее в Порт-Артур, где служил Абдул более года. Там танки не понадобились, и он стал водителем «Шевроле» в авиационном бомбардировочном корпусе.

Демобилизовали Абдула в ноябре 1946 года. По пути домой в Махачкале от односельчанки узнал, что родителей нет уже в живых. Его письма, оказывается, доходили домой, но сам он не получал из-за каких-то проблем приграничного города. Расстроенный Абдул, встретив в Махачкале босого старика, похожего на отца, обул его в новые сапоги, которые вез отцу. По пути домой в кузове грузовика познакомился с плохо одетым демобилизованным, который роптал на судьбу, что не смог справить себе приличное обмундирование, и дал ему свое запасное. В этом весь Абдул — делиться с ближним последним, за что его любили в армии, любят в гражданке и по сей день.

Дома Абдула ожидал новый удар — отцовский дом оказался разваленным. Прямо как в той песне Марка Бернеса: «Враги сожгли родную хату…» На первых порах жил у сестры. На пустом месте построил дом и обзавелся хозяйством и семьей. Работал вначале в родном ауле Убра — шофером, бригадиром, парторгом, заместителем председателя колхоза. Колхозники уважали Абдула за справедливость и доброту и неоднократно пытались избрать его председателем. Но поскольку главным бухгалтером колхоза работал его младший брат Магомедзагид, чтобы не создать ему проблемы с семейственностью, перешел работать шофером в другой аул — Хури. В 1959 году переехал с семьей в Махачкалу и в течение 35 лет до выхода на пенсию работал шофером грузовых машин («КрАЗ», «КамАЗ») в Дагестанском управлении строительства (ДУС). Абдул сегодня — глава большой семьи, у него три сына и три дочери, пятнадцать внуков и одна правнучка. Сыновья и внуки пошли по отцовским стопам, а дочь Патимат и зять Ахмед работают в Тульской области акушер-гинекологом и хирургом, и Абдул часто ездит к ним в гости.

О пережитом Абдул рассказывает эмоционально: о фронтовых успехах — с ликованием, нереализованном шансе геройской звезды — с возмущением, погибших друзьях — с горечью, а при упоминании умерших родителей и развалившегося дома — не может сдержать слез. Чтобы уравновесить тяжелые воспоминания, прошу его рассказать о чем-либо веселом, чего в его жизни было тоже немало.

—  Какое веселье, о чем ты говоришь? Одни страдания и потери, — возмущается Абдул под впечатлением рассказанного.

—  Расскажи о своих любовных приключениях, — не унимаюсь я, — когда на сенокосе в Щалаве вы, мужики, хвастались этим, наверно, думали, что мальчики спят. А мы все слушали, затаив дыхание.

Лицо Абдула постепенно светлеет, в глазах зажигается озорной блеск. И много интересного поведал он мне, в том числе об обаятельных болгарках, миниатюрных японках и мужиковатых румынках, о чем, конечно, я здесь писать не буду. Но об одном курьезном эпизоде, который случился с ним на этой стезе, умолчать не могу. В пригороде Софии Абдул наткнулся на веселый хоровод. Подвыпившие болгары щедро угостили его и посадили к нему в кабину красивую нарядно одетую девушку. Абдул принял это как знак благодарности аборигенов воину-освободителю и сломя голову ударился ухаживать за красавицей. Заметив странное поведение хозяев — переглядывание, недоумение, возмущение, спросил с солдатской прямотой — в чем дело? Оказывается, он попал на свадьбу, и девушка эта — сама невеста Пришлось Абдулу быстро передислоцироваться.

На этой веселой ноте я и хочу завершить рассказ о мужественном, благородном и никогда не унывающем односельчанине и соседе Абдуле Бугаеве, пронесшего через всю свою жизнь солдатскую доблесть и благородство, и пожелать ему много лет жизни на радость себе, близким и друзьям.

Неумолимое время одного за другим уводит наших фронтовиков в мир иной. Они и в послевоенной жизни до конца своих дней сохранили воинскую доблесть, надежность и мужество. Помню слова своего родственника Курбанисмаила Каландараевича Шамсудинова, когда он был уже на смертном одре: «Смерти я не боюсь — на войне я каждый день смотрел ей в глаза. То, что уцелел тогда и прожил столько лет, создал семью, успел совершить добрые дела, считаю большим подарком судьбы и за это я ей благодарен». Истинные фронтовики скромны и непритязательны. У многих из них чувства и мысли еще с теми боевыми друзьями, которых потеряли на полях сражений, их мерилами мерят перипетии сегодняшней жизни. Другой фронтовик, доброволец из Куркли, журналист, историк и профессор, автор замечательной книги «Куркли смеется» Магомед Джалалутдинович Бутаев говорил как-то мне: «Ты знаешь, иногда я испытываю неловкость оттого, что мои друзья, товарищи по оружию, погибли, а я остался жив. Чувствую какую-то вину перед ними. И по сей день при решении трудных жизненных вопросов я мысленно сверяю свои поступки с их мнением».

Из пятидесяти фронтовиков нашего аула, вернувшихся домой с войны, в живых осталось только пять: Ахмед Мамаев — в Хасавюрте, Осман Кардашов — в ауле Убра, Абдул Бугаев, Мугад Нажаев и Мансур Убринский — в Махачкале. Пожелаем им долгих лет жизни, доброго здоровья, душевного покоя и радости от потомков.