Александр Дюма о своем пребывании в с. Гелли

ГЛАВА XVI. ЛЕЗГИНЫ

Большая доза хинина, принятая Муане вскоре после приступа лихорадки, волшебным образом прервала его болезнь. Лихорадки не было ни вечером, ни ночью, ни утром.

Я осведомился, что есть примечательного в Темирхан-Шуре; но на это мне отвечали отрицательно.

Действительно, Темирхан-Шура или, как называют сокращенно, Шура, лишь недавно отстроенное поселение. Это местопребывание Апшеронского полка.

Князь Аргутинский, видя, что место это находится среди непокорных и воинственных народов, сделал из него штаб-квартиру Дагестана. Командовал штаб-квартирой во время нашего сюда приезда барон Врангель. К сожалению, барон находился в Тифлисе.

Шура была осаждена Шамилем, но генерал Скролов успел прийти на помощь, и Шамиль был вынужден снять осаду. Однажды ночью Хаджи-Мурад ворвался в ее улицы; вовремя была произведена тревога, и Хаджи-Мурад – отбитый, возвратился в горы.

Предание гласит, что место, на котором в настоящее время находится Шура, было прежде озером. На другой же день после нашего прибытия предание почти осуществилось. Весь город буквально превратился в огромную лужу.
С этой минуты , поскольку нам нечего было делать в Шуре и лихорадка покинула Муане, осталось только проститься с наши хозяином, поблагодарить доктора, спрятать хинин для другого случая и уехать. Мы потребовали лошадей с конвоем и в восемь часов утра выехали. Я забыл сказать, что в эту ночь Виктор Иванович со своим багажом присоединился к нам.

Около десяти утра туман рассеялся и погода совершенно исправилась. Снег, который вызвал у Муане жар, исчез сам по себе, как и лихорадка. Солнце взошло в полном своем блеске, и хотя октябрь был уже на исходе и мы находились на северном склоне Кавказа, но в воздухе чувствовалось какая-то благотворная теплота. Почти в полдень мы прибыли в Параул: простую почтовую станцию, на которой доставало только одного – лошадей. Разумеется, мы не стали на сей счет вести переговоры со смотрителем; мы сразу пошли в конюшни, но они оказались пусты. На нет и суда нет. Весьма неприятно проехать в день только двадцать верст.

Ночью была тревога, о которой мы ничего не ведали. Два человека, подойдя к воротам селения, объявили, что они бежали от лезгин; так как лезгины часто прибегают ко всевозможным хитростям, чтобы проникнуть в аулы, часовые пригрозили стрельбой, и те удалились.

Нам дали конвой из десяти человек. Осмотрев все наше оружие, мы двинулись. Через час езды в редеющем тумане мы остановились за четверть мили от деревни Гелли. Она полностью походила на аул шамхала Тарковского.

Перед деревней росла прелестная роща, состоявшая из великолепных деревьев, между ними протекал настоящий пастушеский ручеек Вульсия бедного Эжезиппа Моро. В теплые летние дни все это должно быть сущим оазисом. Под лучами солнца, проникающими сквозь туман, который уже стал рассеиваться, обрисовалась деревня Гелли – великолепный татарский аул, расположенный на высоком холме между двумя высокими горами, основания которых отделялись от основания холма двумя очаровательными долинами.

Жители этой деревни, расположенной в виде амфитеатра, были очень возбуждены. Платформа минарета, возвышающегося над аулом, вершина горы, господствовавшая над минаретом- все было заполнено множеством людей, которые , будто по сигналу, устремили глаза в одну и ту же точку. Мы остановились на несколько минут для того, чтобы Муане мог набросить эскиз, потом крупной рысью двинулись в Гелли.

Там происходило нечто чрезвычайное, и мы немедленно узнали причину этого волнения.

Речь шла о лезгинской экспедиции, о которой уже три дня толковали, как о чем-то неопределенном, но угрожающем.

В это время милиционеры Гелли должны были иметь дело с лезгинами. Вот, собственно, чем и исчерпались все наши сведения; остальное было еще менее известно.

На рассвете двое пастухов пришли в Гелли со связанными руками и рассказали жителям, что отряд из пятнадцати лезгин под предводительством известного абрека Гобдана, именуемого Таимас Гумыш- Бурун, забрал накануне в одном кутане баранов и охраняющих их пастухов, заблудился в тумане и ночью прошел вблизи Параула, где мы ночевали. Лезгины быстро удалились, но наткнулись на другую деревню, называемую Гвилей. Тогда горцы, видя опасность своего положения, бросили животных и людей и направились в лесистые горы, соединяющие Гелли с Карабудахкентом.

В Гелли, состоящем из трех тысяч жителей, обратили внимание на этот рассказ. В ту же минуту есаул Магомед- Иман Газальев собрал всю свою татарскую милицию- около двухсот человек- и привлек еще сто человек охотников. Уже три часа прошло со времени их отъезда утром. Настал полдень, и лишь тогда кто-то заметил большой дым со стороны ущелья Зилли-Кака, находящегося в двух милях от города, направо от дороги в Карабудахкент.
Это была та самая дорога, по которой мы ехали.

Лошадей переменили с удивительной быстротой. Двенадцать человек конвойных уже были готовы, прежде чем мы успели их потребовать; в нашем распоряжении была бы вся деревня, женщины и дети. Женщины находились в невероятном раздражении, невыразимо дико жестикулировали и неистово кричали.

Дети, которым у нас не позволяют брать нож в руки, из опасения, как бы они себя не ранили, держали обнаженные кинжалы и, казалось , были готовы нанести удар.

Мы быстро поскакали, сопровождаемые завыванием словно целого стада гиен.

Выезжая из Гелли, увидели равнину с цепью гор, где совершалось какое-то событие. Нам показалось , будто в данном направлении двигались какие-то существа с большой скоростью; на котором расстоянии невозможно было отличить, были ли это люди или животные, толпа всадников или стадо баранов, либо быков,- виднелись только черные точки.

Совершенно гладкая равнина у подножья гор почти на милю простиралась от дороги, по которой мы ехали. С согласия моих попутчиков я велел ямщику направить наши экипажи по этой равнине, прямо на ущелье Зилли-Кака. Наш конвой громкими криками выразили свое удовольствие, узнав о таком решении: конвойные имели своих братье и друзей в деле с лезгинами и спешили узнать об их участи.

Тарантас и телега съехали с дороги и пустились равниной. По естественному закону перспективы по мере нашего приближения первая гора вырастала, между тем как вторая — напротив, по- видимому, понижалось за первой. Достигнув подножья первой горы, мы совершенно потеряли из виду, что происходило на вершине второй. Более всего меня удивило, что не слышно было ни одного выстрела, не заметно ни малейшего дыма. Наши татары объяснили это тем, что горцы и милиционеры стреляют из ружья и пистолетов один в другого только при встрече лицом к лицу, потом берутся за кинжалы и шашки, и все это заканчивается рукопашной схваткой.

Раздались выстрелы, показался дым, после чего настала очередь кинжалов и шашек. Оба экипажа остановились у подножья горы и не могли продвигаться дальше. Мы предложили татарам снабдить нас тремя верховыми лошадьми, чтобы остальные девять всадников отправились на гору вместе с нами, трое же сторожили экипажи. В случае, если бы борьба продлилась, подкрепление из девяти человек,- мы были скромны, что не считали себя- могло быть полезным милиционерам. Трое сошли и дали нам своих коней. Как генерал, я назначил собственной своей властью командиром того, кто показался мне посмышленнее, и мы отправились с ружьями наготове.

Прибыв на первое плато, мы заметили верхушки папах отряда, ехавшего нам навстречу. Наши люди тотчас узнали своих и с громкими возгласами пустили коней вскачь. Наши лошади не отставали от них, но мы еще не совсем знали, куда направляемся, да и не ведали, были ли то друзья или враги.

Люди в папахах также узнали нас или, лучше сказать, узнали своих друзей. Они кричали «ура!», а некоторые подняли руки с ношей- нам уже понятной. Раздались крики: «Головы!Головы!». не стоило расспрашивать, что это были за трофеи. Они приближались к нам с такой быстротой, что уже без объяснения все было понятно. Обе группы соединились, третья же, несколько отставшая , двигалась медленно. Она не торжествовало победу- она несла мертвых и раненых.

Сначала невозможно было разобрать слов, произносимых вокруг нас. К тому же разговор шел на татарском языке, и Калино, наш русский переводчик, решительно ничего не понимал. Красноречивей всего выглядели четыре или пять отрубленных и окровавленных голов, еще более живописными были уши, вдетые на рукоятки нагаек.

Но вот прибыл и арьергард; он вез трех мертвых и пять пленных. Еще трое раненых едва могли держаться на своих конях и ехали шагом. Пятнадцать лезгин были убиты, трупы их находились в полумиле от нас, в овраге Зилли-Кака.

— Попросите сотника, чтобы он дал нам милиционера, который проводил бы нас на поле сражения, и спросите его о подробностях, — обратился я к Калино.

Начальник сам взялся отвезти нас туда. Он был украшен Георгиевским крестом и в рукопашной битве собственноручно убил двух лезгин. В пылу сражения он отрубил им головы и вез их с собой. Кровь текла с них ручьем.

Всякий, убивший горца, имел право, кроме головы и ушей, обобрать его дочиста. Одному из них досталось великолепное ружье, которое мне очень понравилось, но я не осмелился, при всем том, просить о продаже его мне.
Отряд продолжал двигаться к аулу. Я уполномочил сотника располагать нашими двумя экипажами, если нужно для раненных и даже мертвых. Он объявил об этом своим людям.

Потом ратники возвратились в деревню — мы же направились на поле сражения. Вот что рассказал Магомет- Иман Газальев.

Собрав свою сотню, он направился по Геллинской дороге с проводниками- пастухами. Возле Гелли он нашел стадо баранов, которые горцы бросили, чтобы на задерживаться в пути.

Он поручил пастухам загнать баранов, а сам стал отыскивать следы горцев и быстро нашел их. Проскакав с проводниками, умеющими легко находить следы, три версты, они наконец прибыли к оврагу Зилли-Кака, покрытому в это время густым туманом. Вдруг в глубине оврага они заметили лихорадочно перемещающихся людей, и тут град пуль посыпался на милиционеров4 от этого залпа один человек и две лошади были убиты.

Иман Газальев скомандовал тогда:

— Ружья отставить! В шашки, в кинжалы!

И прежде чем горцы, находившиеся в овраге , успели сесть на своих коней, милиционеры ринулись на них, и завязался рукопашный бой.

С этой минуты Иман Газальев, старавшийся во всю мочь, не видел, что происходило вокруг него. Он дрался в одиночку с двумя горцами и убил обеих. Борьба была страшная, ибо когда он взглянул вокруг себя, то насчитал тринадцать мертвых горцев и двух своих, что составило пятнадцать. Другие обратились в бегство.

Все шло согласно его приказанию: милиционеры дрались холодным оружием и не сделали ни одного выстрела.
Он передал нам историю эту по- русски. Калино переводил ее по мере возможности на французский.

К концу рассказа мы были уже далеко. Широкая лужа крови показался нам, что мы прибыли на поле сражения. Направо, в лощине, лежали голые или почти обнаженные трупы. Пять человек были обезглавлены; у всех же других недоставало правого уха.

Страшно было смотреть на раны, вызванные ударом кинжалов. Пуля проходить наскозь или остается в теле, образуя рану, в которую можно просунуть только мизинец,- она посинеет вокруг, и только. Но кинжальные раны- это настоящая бойня: у некоторых были раскроены черепа, руки почти отделены от туловища, груди поражены так глубоко, что даже виднелись сердца.

Почему ужасное имеет такую странную притягательную силу, что, начав смотрет на него, хочешь видеть все?
Иман Газальев показал два трупа, которые он узнал по нанесенным им ранам. Я просил его продемонстрировать и оружие, которым он так хорошо поработал. Это был самый простой кинжал с костяной рукояткой. Только клинок был куплен им у хорошего мастера и прочно отделан. Все это ему стоило восемь рублей. Я спросил его, не согласится ли он уступить мне это оружие и за какую цену.

— за ту же цену, какую он мне стоил, — отвечал Газальев. — Я взял два кинжала у убитых мною лезгин, теперь у меня их три, и я не нуждаюсь в этом.

Я дал ему десятирублевую бумажку, а он мне — кинжал, который вошел в коллекцию оружия, собранную мной на Кавказе.

Мы подождали, пока Муане зарисует овраг с лежавшими в нем трупами и уступив стае орлов, которая, по- видимому, с нетерпением ожидала нашего отъезда, пустились обратно.

Под горой по- прежнему стояли наши экипажи; их не нашли нужным употребить в дело.

Мы простились с Иманом Газальевым и, видя, что по случаю этого наши татары желают возвратиться с ним в Гелли, отпустили их.

Сомнительно было, чтобы горцы, после полученного ими урока, снова показались в окрестностях аула Гелли.
Без приключений мы прибыли в Карабудахкент.

Там нам сказали, что князь Багратион только что проехал, спрашивая нас. Нам ничего не оставалось, как отправиться вслед за Багратионом.

В Буйнаки мы увидели у подъезда господина, по-видимому, лет тридцати-тридцати пяти, в изящном черкесском платье.

Это был князь Багратион.