Последние часы старого Чиркея

Большим для себя счастьем считаю и возможность реализовать здесь свою душевную потребность, рассказывая в печати, о делах и судьбах покорителей Сулака. Материалы, поступающие отсюда в редакции, долго не залеживались. Иной репортаж прямо «с колес» шел в номер. Но был случай, когда редактор забраковал выстраданный всем сердцем, готовый к опубликованию и уже набранный в гранки репортаже зоны затопления Чиркейской ГЭС. Почему? За что?

— Ты рассказал правду, — сказал редактор. — Все до мелочей верно описал в репортаже о последних днях уходящего под воду тысячелетнего аула. Но пойми не как репортер, а просто как человек: очень тяжело, больно будет чиркейцам читать об этом.

Я пытался оправдываться: мол, сами чиркейцы сознательно идут на такую большую жертву ради гидроэлектростанции, ради блага людей, и люди должны знать об этом, но редактор был неумолим: «Не надо».

Пожалел редактор чиркейцев, близко к сердцу своему воспринял их участь. Но ведь и меня не безразличие, а боль и их душевное состояние заставила рассказать о мужественном решении аульского джамаата.

Чиркеи-аул с богатейшей историей, словно Атлантида, уходил навечно под воду. О Чиркее, и только о нем, как утверждает Булач Гаджиев, мог писать Лермонтов в своем « Хаджи Абреке» так вдохновенно, ярко:

Велик, богат аул Джемат,
Он никому не платит дани;
Его стена — ручной булат,
Его мечеть — на поле брани.

Да, Чиркей никому не платил дани. «Его свободные сыны» со времен Тамерлана и до середины прошлого века успешно отражали натиски врагов. Каждый камень хранит здесь следы жестоких сражений. Если бы камни эти могли заговорить! Поведали бы они нам все подробности былой славы Чиркея. Они слышали голос легендарного Шамиля, эхом отражали гром царских пушек. Эти пушки сохранены чиркейцами как музейные экспонаты. Здесь были Махач Дахадаев, Уллубий Буйнакский. В годы войны Чиркей посадил на коней 700 партизан.

Тех дней не смолкнет слава, как не перестанет вливаться в Каспий бурный Сулак. И древний аул ушел под воду, но Чиркей, тонущий в садах, вырос на Берцинаб авлах, что в дословном переводе означает Красивая поляна.

Тяжело, до боли сердца тяжко человеку, когда клочок родной земли, колыбель твоя, в которой ты дышал, любил, а может, и ненавидел кого, вдруг уходит в небытие навечно под воду. Но светлее становится на сердце от сознания того, что согласием на эту утрату ты даришь людям возможность жить лучше, хорошо устроить будущее. И, что бы ни говорили порицатели прошлого, внимательно оценив поступок чиркейцев, еще раз убеждаешься в том, что социалистическая идеология и воспитание настраивали людей всегда действовать прежде всего в интересах общества.

Память часто возвращает меня к волнующим событиям, вписавшим в летопись покорения Сулака одну из самых ярких страниц. У огромной стройки практически не было ни одного участка, объекта, где бы ни трудились чиркейцы. Сельский учитель Тагир Ахмедзияутдинов насчитал их одно время более восьмисот. В одном только АТП стройки инспектор по кадрам Валентина Дубровина назвала фамилии 102 чиркейцев, работающих водителями, слесарями и т.д.

Их было много этих рядовых. Сотни! Пусть им не выпало счастье получить ордена и медали, но их имена вошли в историю покорения Сулака. С одним из них — проходчиком Зубаиром Ацаевым я познакомился за несколько месяцев до перекрытия Сулака на 9-м массиве скал. На том самом который готовили одним направленным взрывом обрушить на Сулак и, перекрыв таким путем, направить его воды в отводной туннель. Несколько месяцев шла напряженнейшая работа по прокладке в глубь массива штолен. Его тело пронизывали бурильщики специальными скважинами для 40 с лишним тонн взрывчатки. Здесь, в штольне осужденного на гибель массива, и признался мне Зубаир Ацаев, что с дедушкой своим Ацал-Хаджи Ацаевым у него насчет перекрытия Сулака был год назад разговор, и тот, незрячий, старый человек, утверждал: «Остановить или повернуть Сулак можно, но только не в Чиркейском ущелье. Здесь ничего не получится! Нет такой силы…»

Ацал-Хаджи был неразлучным приятелем поэта из Кахаб-Росо Махмуда. Пел он хорошо, покорял голосом своим сердца красавиц окрестных аулов. Очевидцы рассказывали легендо-подобные были: стоило Ацал-Хаджи коснуться пальцами струн пандура — они рыдали, как волшебные, заливались смехом, будто душу кто в струны вселил. Пел он сам так вдохновенно, казалось, не только люди, но и все окружающие горы самозабвенно принимали его голос. Таким он был, певец, друг Махмуда.

До перекрытия Сулака оставалось меньше полусуток. В гостинице поселка гидростроителей не было ни одного свободного места. Даже журналистов центральной прессы их местные коллеги разместили в домах чиркейцев и жителей поселка Дружба. А я, оставшись без ночлега, вместе с Зубаиром Ацаевым решил провести вечер предшествующий перекрытию Сулака, у Ацал-Хаджи.

Свернув с улицы, мы оказались в темном, узком, как крепостной ход, каменном коридорчике. Идем пригибаясь, Зубаир чиркнул спичками, засмеялся: «Не правда ли, это творение предков очень напоминает штольню в скале?»

Не стоит смеяться над предками. Они не были дилетантами в застройке аула. В Чиркее, который в течение нескольких столетий подвергался нападениям врагов, дома и строились с таким расчетом, чтобы в случае чего в каждом из них можно было обороняться, как в крепости.

Приветливо встретил нас Ацал-Хаджи, посадил возле себя на белоснежный войлочный коврик, заметив при этом, что в его сакле никто никогда не чувствовал себя притесненным и очаг всегда согреет гостя. Стало завидно бодрости и веселому нраву этого без малого сто лет прожившего человека. Память Ацал-Хаджи нисколько не обеднили годы. Стихи Махмуда он читал наизусть целых 3 часа.

Хотели с Зубаиром удивить старика, сказав, что этой ночью в последний раз буйствует Сулак в теснине ущелья, а завтра на него оденут каменную узду. Я примерно ожидал, что ответа Ацал-Хаджи будет примерно такой: «Нет, не покорить Сулак так легко. Потягаться с его силой никто еще не посмел». Такой ответ старого горца мог бы послужить хорошей основой для репортажа о перекрытии Сулака: старик-скептик и его внук, которой на деле докажет, что не так силен Сулак, каким он рисуется драконом в легендах и преданиях. Но Ацал-Хаджи, гордо вскинув голову и став в позу джигита, как когда-то перед исполнением песни Махмуда, сказал:

— Я верю в чудеса. Вечерами прислушивался к доносившемуся сюда из ущелья гулу моторов. Слышал в ясные солнечные дни раскаты взрывов. Видно, очень сильные люди пришли на берега Сулака. Сломают они хребет реки…

Наступил конец августа 1974 года. Знаменитый Чиркей, бастион борьбы с завоевателями в прошлом, а ныне аул славы овцеводов и гидростроителей, уходил постепенно под воду. И какой же родившийся и выросший здесь, под небом Салатавии, мог без боли в сердце смотреть на эти похороны! Задавая себе этот вопрос, я и коллега из аварской республиканской газеты Магомед Османович Магомедов, ставший впоследствии моим лучшим другом, решили через водохранилище перебраться в тонущий аул и посмотреть…

Аул был пуст. Ни одной человеческой души! Вода все поднималась, подбираясь медленно, но безостановочно все к новым и новым домам. Плескались волны, где у порога, где под потолком, а где и над крышей. Уходили навечно под воду улочки, дворики, сакли, где еще недавно бурлила жизнь. Я опоздал — дом Ацал-Хаджи был уже под водой. В некоторых домах совершенно не тронутой оставалась утварь: посуда, тазики, кувшины балхарские, даже старинные самовары. Брошены вещи музейной редкости. Ощущение такое, что люди вот-вот вернутся сюда. В одной из комнат большого дома деревянная детская люлька работы хорошего мастера — единственная вещь в пустом помещении. Используя падающий на нее из окна свет, Магомед щелкнул фотоаппаратом, а на лице вопрос: как могли оставить такую родовую реликвию, служившую не одному поколению? Естественно, после начала заполнения водохранилища перевезти вещи на новое место оказалось возможным только по воде. Не у всех была такая возможность. Да и не рассчитывали многие, что случится так. А иные, занятые строительством новых домов в местности Красивая долина и все откладывавшие перевозку вещей и всякого скарба на потом, проглядели срок.

На крыльце одной сакли лежала рыжеватая собака. Она даже голову не подняла. Только глаза тусклые подняла и хвостом пошевелила, голодная, страдающая по хозяину. Жаль, не догадались мы даже кусочек хлеба с собой захватить.

Подошли к мечети, святыне святынь Чиркея. Ее кладку мастера сделали без использования раствора. Камни были подогнаны так плотно друг к другу — лезвие не просунешь. А позже крытая железом ее крыша, словно не желая оставаться под водой, поплыла и долго еще бороздила новое море.
Вдруг до нас донесся стук молотка. Кто-то усердно стучал им в здании, где раньше размещалась больница. А возвел это роскошное здание в свое время самый богатый в Чиркее человек Пирзулав. Мы поспешили туда. Поднявшись на зыбкую лестницу, молодой мужчина выбивал из внутреннего карниза какие-то куски. Выяснилось, что это приезжий, строит на новом месте чиркейцам дома, и кто-то подал ему идею снять с уходящего под воду здания лепные украшения и привезти для вторичного использования. У каждого свой интерес…

Услышав у мельницы рокот каменных кругов, мы подумали, что здесь есть люди. Но ошиблись. Мельница крутилась вхолостую. Кто-то просто так запустил, или забыли воду сбросить. Глядя на крутящееся в бешеном ритме каменное колесо чиркейской мельницы, я невольно вспомнил об эпизоде, о котором рассказал в своей повести «Сердце гор» писатель Николай Тихонов. В 1933 году Чиркей посетил знаменитый в то время во всей Европе гидролог итальянец Анжелико Омодео. Большое впечатление произвел на иностранца узкий Сулакский каньон, где сама природа создала условия для сооружения высотной плотины. Он прожил в Чиркее несколько месяцев, и старики помнили человека, который говорил, что путь Сулаку перегородит в этом диком ущелье со временем высокая плотина.

Отправляясь в путь дальше в горы, Омодео остановился в Хунзахе, где встретился с Гамзатом Цадасой и с прибывшими из Москвы в гости к поэту писателями Н.Тихоновым, П.Павленко и В.Луговским. О разном они говорили. Коснулись и проблемы освоения горных рек, строительства плотин, Омодео рассказал об одном любопытном случае, происшедшим в Аппенинах. Там строили плотину, при этом попадала под затопление одна старая мельница. Ее хозяин, старый мельник, не желая понимать, что мельница в сравнении с крупной ГЭС — ничто, очень протестовал против возведения плотины. Разубедить его было невозможно. — Горцы у нас не такие, — сказал Гамзат Цадаса. — Они сами просят о строительстве плотины. И в качестве примера рассказал о начатом в то время строительстве Гергебильской ГЭС.

А чиркейцы не то что мельницей — аулом своим ради ГЭС пожертвовали. Аулом с богатейшей историей. И возродили его на новом месте, на своей же, чиркейской, земле. Прекрасен он сегодня, Новый Чиркей — аул гидростроителей. Сотни его, посланцев трудятся сегодня на строительстве Ирганайской ГЭС, и я знаю, становится им очень обидно за то, что их понимание необходимости компромисса в ситуации, связанной с заполнением водохранилища и осуществлением компенсационных мероприятий, не всегда разделяют жители находящихся в районе строительства Ирганайской ГЭС аулов.