… И жгучий взгляд из-под ресниц

— Связь с большой землей ловят воо-о-н на той крыше, ну или на этой. Лучше на той, там черточек в правом углу телефона на одну больше появляется, — инструктируют меня. В маленьких горных аулах со связью всегда так. Или так, по старинке, если не звонишь на эту большую землю.

— Ё! Рокъой яч1а! Гьобол яч1ана (Домой иди, женщина! Гости к нам пришли), — кричал куда-то вдаль с балкона собственного дома Магомед. И жена прибежала, примчалась по первому зову, подбирая рукой подол юбки.

В ауле Мочох прямо с порога меня усадили за стол. С дороги проголодалась и от дразнящего запаха горской еды даже руки помыть забыла, полезла к сушеной колбасе с «хинками». Поверила, что чеснок убьет всех невидимых «микробов». А в воздухе витали несказанные рецепты сушки этого самого деликатеса с непередаваемым вкусом от хозяйки Написат.

— Весь секрет в воздухе и солнце! — поспешила я с мнением, точно зная, что других быть не может, да и неоткуда ему взяться.

Оказалось, неправда.

— Весь вкус — в необычной соли, — объяснила мне Написат.

При слове «соль» я ожила, засветилась, как лампа накаливания. И в деталях рассказала про житье-бытье драгоценных бабушек из селения Кванхидатли Ботлихского района, про то, как вместе с ними добывала белое золото на соляных копях.

Вспомнила, как руками растирала песок, как волочила тяжеленные ведра, а из них во все стороны выплескивалась соленая вода, набранная в местной узенькой речушке, как месила «кашу-малашу», как растворялась в солеварне, как «тьфукая» выплевывала жгучий концентрат. И как до сумасшествия преданные своему делу бабки, труженицы Патимат и Исманат, обильно обливая песок, всегда что-то приговаривали, должно быть, тайное заклинание или благодарность Всевышнему за чудо-землю. И каждое тысячное по счету действо начиналось словами: «Бисмилляхи рахмани рахим…»

После рассказанного потянулась я за солонкой со словами: «Ну это разве соль?»

После чего мы все дружно посмеялись, потому что в семье Рахматуллаевых давным-давно заправляют пищу именно кванхидатлинской солью.

В остальную часть трапезы мне только оставалось лениво поддакивать по поводу тяжелого журналистского бремени и что негоже девушке вот так, одной, таскаться по горам, долам, пусть даже дружелюбным и совсем не опасным селам.

А на самом деле я люблю свою работу. Она знакомит меня с интересными людьми и периодически балует гастрономическими турами. Вспомню хотя бы шашлычный бой в Дербенте, где, увлекшись вкусными рассказами, так ничего путного я и не отведала.

От предположений Магомеда о немыслимых размерах корреспондентской зарплаты в 50–60 тысяч рублей пришла в себя и вспомнила, зачем собственно я забралась в аул Мочох Хунзахского района.

И если бы я писала не житейскую историю, а, скажем, введение в животный мир, то начала бы со знакомства с первым в моей жизни ослом. Не бременским, а настоящим. И героем непременно был бы Ушастик, который рьяно рвался в дом. Ругать его не было смысла. И не потому, что осел. Он тут самый важный помощник и требует к себе соответствующего отношения. На нем почти все хозяйство держится.

А в селении я за рассказами любопытными, как ослиные уши, или самыми простыми житейскими историями, быть может, «ниочемными» для сельской летописи. Пусть, думаю, расскажут мне, как и чем живут, о местных знаменитостях, о происшествиях, развлечениях. Взрослые любят поговорить. И была бы мне радость.

Но радости не получилось. Истории здесь не собирают: некогда людям. Все в хозяйстве. Дух переводят за телевизором. Многие семьи живут тем, что в огороде вырастят и чем корова поделится. Вот картошка, морковка, капуста, свекла, сыр, масло, творог, летом еще фрукты из сада. И пенсия есть. А у кого-то даже государственная работа. Но на всех ее не хватает.

Тем временем за окном, на крыше:

— Алло! Алло! Не слышу, громко говори! – крепко прижимая мобильник к уху, требовала тетка. Будто дело было не в связи вовсе, а в силе давления на телефон. Это соседка Умужат. Ее внук где-то на Севере трудится и живет.

В дверь влетел румяный мальчишка с пыльными ногами, нухутовыми глазками. Прокричал о приезде гастролирующего рынка. Для мест, небогатых на культурно-массовые истории, — это развлечение и повод оторваться от домашней рутины.

Настал час доставать заначки. Что продают? Разные халаты, носки, кофты, штаны. А отрезов ткани нет. Говорят, раньше только их и привозили и калоши всякие блестящие с красными стельками, а сейчас — туфли. И на шпильках тоже. Прямо из Хасавюрта. Качество проверяют тут же: мнут, растягивают, верят иноязычной абракадабре псевдобрендовых ярлыков. Нарядили маленькую Аминат в пестрое, как альпийский луг, платье. И радости сколько было! Она долго вертелась в нем перед зеркалом и собирала дань с домашних на первый портфель.

— Вот тебе история, — сказала Написат, разворачивая купленную детскую рубашку. – В городе такого базара не бывает.

Потом мы пошли загонять во двор коров. И напрасно я думала, что в обращении с животными никаких навыков иметь не надо. Подумаешь, сложное дело – травки им накидать, навоз за ними убрать. Вроде справилась. А вот на счет подоить не сложилось. Случайным людям в этом деле не место. И мне это как-то сразу дали понять, лягнув копытом и вытолкнув прочь жгучим взглядом из-под роскошных ресниц.