О кровной мести у лакцев во второй половине XIX-нач. XX вв.

Кровная месть, одна из характерных черт семейного и общественного быта, отражает уровень социально-экономической жизни народа, вскрывает особенности сословно-классовых отношений, специфику хозяйственного быта и правовых норм, характеризует этику и мораль общества на определенном этапе исторического развития. Из всего этого вытекает важность историко-этнографического изучения проблемы.

Понятие «кровная месть» имеет в лакском языке несколько наименований: «оьттул кьисас», «оьттул интикам», «бадал». Этот обычай — укоренившийся в быту пережиток первобытнообщинного строя, был распространен во всем Дагестане. А. В. Комаров отмечает: «Общее для всех адатов в Дагестане: везде убийство наказывается кровомщением и примирением на известных условиях». На это же указывают Ф.И. Леонтович, Н. Рейнеке и др.

В многочисленных трудах, исследованиях дореволюционных и советских историков обычай кровной мести нашел свое отражение. Однако до последнего времени нам известна единственная работа, специально посвященная изучению этого института в Дагестане, — статья В.П. Егоровой «О состоянии кровомщения в Дагестане во II пол. XIX — нач. XX вв.». Круг вопросов, рассматриваемых в статье, нашел отражение также и в кандидатской диссертации того же автора. Отдельные стороны института кровной мести у лакцев рассматривает А. Г. Булатова. Обычай возник как мера обороны.

Члены рода должны были оказывать друг другу помощь и поддержку. Обида члену рода была равносильна обиде, нанесенной всему коллективу. Каждый полагался на свой род как на силу, способную защитить его от любых врагов. «Отсюда, из кровных уз рода, возникла обязанность кровной мести», — указывал Ф. Энгельс. Кровная месть — характерная норма обычного права сельской общины —корнями своими восходит к родовому быту. Но сельская община — это общность людей на соседских началах, а обычай кровной мести отражал отношения между кровнородственными, а не территориальными группами. В основе кровной мести лежал принцип нанесения равного ущерба, возмездия за потерю производящей единицы, за ослабление коллектива. С ростом дифференциации общества кровная месть стала инструментом социального гнета и выражением сословного неравенства. Однако нельзя не учитывать значения обычая и как средства демонстрации силы и мощи рода, что является, по мнению A.М. Ладыженского, краеугольным камнем обычая. Дифференциация общества, усиление одних родов за счет слабости других способствовали дальнейшему развитию обычая. Дифференциация, антагонистический характер сложившихся общественных отношений, развитие частной собственности на орудия и средства производства обусловили превращение родового обычая в правовую норму. «Месть из нормы бытовой с появлением частной собственности на скот, землю и рабов становится правовым обычаем и в качестве такового пережиточно сохраняется у различных народов в течение весьма длительного исторического периода».

Убийство вызывало немедленное мщение со стороны родственников убитого. Кроме того, преследовался как кровник человек, нанесший рану, оскорбивший словом или делом, затронувший честь матери, сестры, дочери, жены. «Однако на практике, в повседневном быту рамки действия кровной мести по существу были безграничны. Малейшее оскорбление влекло за собой убийство, а последнее — месть», — пишет B.П. Егорова о дагестанцах. Это же в полной мере относится и к лакцам. За оскорбление словом или действием женщины виновный преследовался и родственниками отца, и родственниками мужа. Поводом для мести могло послужить и оскорбление гостя. Способствовало сохранению кровной мести и бытование обычая похищения женщин. Родственники женщины и ее мужа преследовали похитителя, и хотя адат лакцев допускал в таких случаях примирение на известных условиях, тем не менее дело часто заканчивалось убийством обидчика. Акт этот вел за собой месть со стороны родственников убитого, и таким образом, кровная вражда могла затянуться на долгие годы. С. Габиев считает даже, что похищение женщин и последующая кровная вражда являлись главным тормозом роста населения Лакии. Однако в условиях господства эндогамии похищения женщин и девушек совершались не столь часто и носили эпизодический характер. Убийством наказывалось нередко оскорбление девушки действием, известным у лакцев под термином «бугьан». Мужчина при свидетелях или целовал девушку, или притрагивался к ней рукой. После этого либо мужчина, добившись примирения с родственниками девушки, женился на ней, либо, желая оскорбить ее родственников, отказывался от женитьбы и подвергался их преследованию как кровник, либо, не получив разрешения жениться на девушке, опять-таки преследовался ее родственниками. К оскорбленной таким образом и не вышедшей замуж за оскорбителя девушке никто уже не решался посвататься, и она до конца своих дней ходила с клеймом «опозоренной». Последний из перечисленных вариантов у лакцев был наиболее редким. Некоторые исследователи полагают, что мужчина подвергался преследованию даже в том случае, если его прикосновение к девушке было не злонамеренным, нечаянным. Наш полевой материал относительно лакцев второй половины XIX — нач. XX вв. этого положения не подтверждает.

Возможность возникновения кровной мести из-за «ничтожно малого повода» делала ее особенно опасным явлением для общества. Поэтому выдержку, умение владеть собой лакцы считали первейшим достоинством мужчины. «Ссавур ятIул мусири» («выдержка — червоное золото»), — гласит лакская мудрость. Не менее характерна и другая поговорка: «Храбрость — это умение править не только конем, но и собой».

Преследованию как кровник подвергался по адатам лакцев только совершеннолетний мужчина или его совершеннолетние родственники. Позор и общественное осуждение на голову того, кто в порыве мести убивал немощного старика или подростка. Не подлежали мщению также больные и умалишенные. Адат допускал осуществление акта мщения в любой обстановке, при любых ситуациях. Однако в отдельных случаях кровомщение считалось недостойным, унизительным для мужчины: убийство безоружного, удар или выстрел в спину, убийство молящегося, спящего, страдающего временным недугом до его выздоровления. По нашим сведениям, если у убийцы случалось горе, несчастье — умирал близкий, сгорал дом и др., мщение на время откладывалось.

Как уже указывалось, кровная месть на женщин не распространялась, мстителем женщина не выступала. Однако от нее многое зависело, так как, содействуя в одних случаях примирению с кровником и разжигая ненависть к врагу в других, она влияла па поступки своего отца, брата, сына, мужа. Учитывая это, царская администрация пресекала возможность подстрекательства («гьутI бан») к мщению. Так, в 1869 г. окружной суд постановил выселить из с. Кая Аштикулинского наибства женщину, подстрекавшую сына к мщению.

У лакцев, как и у других народностей Дагестана, с давних лет существовал интересный обычай. Достаточно было женщине обнажить голову и бросить под ноги сражающимся или готовым сразиться мужчинам свой платок, как кинжалы вкладывались в ножны и ссора прекращалась. В действии женщины, в брошенном ею платке скрыта, вероятно, какая-то символика, позабытая за давностью лет. Возможно, женщина, не показывающаяся никогда без головного убора не только перед мужчинами, но и на людях вообще, своими действиями как бы призывала мужчин прекратить ссору и подумать о ее чести. Этот обычай спас в горах немало жизней. Не случайно в лакском языке существует выражение «карщи ласун», означающее умолять, просить о чем-либо, снимая с головы платок. Обычай этот известен и другим кавказским народам, например, тушинам, осетинам и др. Для возбуждения мести не имело значения, убит родственник преднамеренно или по роковому стечению обстоятельств, по вине убитого или убийцы, нападая или защищаясь. Во внимание принимался только сам факт убийства. Однако на практике нечаянное, непреднамеренное убийство ответной мести, как правило, не вызывало, чаще всего дело заканчивалось уплатой «цены крови» и последующим примирением. Ситуация для убийства и само убийство могли возникнуть совершенно случайно. Но «именно эта случайность возникновения кровной мести и делала ее особенно опасным общественным явлением». Как отмечает С. Ш. Гаджиева, целые тухумы кумыков исчезали с лица земли в силу этого обычая. (Речь идет, конечно, о более раннем периоде).

Для судопроизводства лакцев и других дагестанских народов характерен был институт соприсяжничества. В случае падения подозрения на кого-либо в убийстве, за неимением доказательств от подозреваемого требовалась очистительная присяга с 50-ю родственниками. Соприсягатели выбирались из родственников по отцовской линии, если их было меньше 50-ти, необходимое число пополнялось родственниками по линии матери. С проведением административных реформ это число обязательных соприсягателей было сокращено до 15-ти. Если подозреваемый или кто-либо из привлеченных к присяге от последней отказывался, виновность подозреваемого по адату считалась установленной.

Тот, на ком лежала обязанность мести, забрасывал житейские хлопоты, работы по хозяйству. Все его помыслы и устремления были направлены на скорейшее искупление крови. Видимо, в силу этих обстоятельств появилась лакская поговорка: «Азара дусгу чанссар, ца душманг чIявуссар» («Сто друзей мало, один враг — много»). Не лучше чувствовал себя и убийца («оьтулучу»).

Смерть от руки мстителя могла подстеречь его и на дороге, и в поле, и на чужбине. «Душман виллаххатугу уккайссар» («враг появится и из очага»), — говорили лакцы.

Тяжелое положение скрывающегося убийцы отразилось в пословице: «Оьттулучу я зуннттул бакIрай шанул, я неххамачIув щинал къауччайссар» («Убийца не выспится на вершине горы и не напьется у реки»).

Естественная смерть убийцы или его арест административными властями не прекращали месть.

В первом случае мстили ближайшему родственнику виновного (отцу, брату, сыну, дяде и т. д.), а во втором кровник преследовался после отбытия административного наказания.

Случалось, что две семьи имели одного кровника. Убийство последнего считалось осуществлением мести обеих групп родственников, если они до этого при свидетелях заключали соглашение по принципу «наш враг — ваш враг». Без этого убийство кровника одной из сторон не давало удовлетворения другой.  После подобного соглашения и осуществления акта отношения становились близкими и дружественными, и такая дружба считалась почетной.

Широкое бытование обычая кровной мести в горах Дагестана выработало адаты, регулировавшие отношения лакцев с соседними народностями и обществами. Подобное соглашение было выработано между жителями Казикумухского, Даргинского и Гунибского округов. По этому соглашению, если мужчина одного округа, участника соглашения, убивал представителя другого (участника соглашения), виновный лично подвергался кровомщению или же платил за кровь 7 быков (4 руб. каждый), 7 кусков бязи (по 3,5 ханских аршина в каждом), а также одного быка в пользу общего убитого. Если же убийство сопровождалось грабежом («къара»), то виновный подвергался мщению с 7-ю родственниками либо платил за кровь 14 быков, одного в пользу общества убитого, и 14 кусков бязи по 7 ханских аршин в каждом.

Адат предусматривал случаи, когда убийца не нес за содеянное никакого наказания и мщению не подвергался. Безнаказанно убить допускалось кровного врага, пойманного на месте преступления вора, насилующего, нападающего из засады, за мужеложство. За незаконную связь можно было безнаказанно убить мужчину и женщину, застигнутых на месте преступления. Но имел право на это только близкий родственник женщины — отец, брат, сын и т. д. и муж. Убийство мужчины и сохранение жизни женщине влекло за собой кровную месть убийце со стороны родственников убитого. Муж, убивший в подобной ситуации жену и упустивший мужчину, преследовался как кровник со стороны родственников женщины.

В отдельных случаях преступник преследовался всем обществом, объявлялся врагом всего общества. Так, все мужчины общины, селения преследовали как кровника лицо, публично унизившее достоинство мужчин общества, задевшее честь женщин селения, надругавшееся над кладбищем или особо чтимыми могилами на территории общины и др.

По адату, кровная месть преследовала не одного убийцу, а всю мужскую половину тухума («кроме малолетних и глубоких старцев). Вместе с убийцей подвергались преследованию в первую очередь отец и братья его, дядя по отцу, двоюродные и троюродные братья. Все указанные лица должны были прежде других мстить за своего родственника или требовать выкуп за его кровь. За убитого мог отомстить и друг погибшего, не состоящий с ним в кровном родстве, но сделать это он имел право тут же, на месте преступления. Если друг мстил за друга позже, то подвергался преследованию родственниками убитого как кровник. Подобный же адат зафиксирован и у кумыков. Обязанность мстить кровнику ложилась не только на современников, по могла переходить и по наследству. Это положение М. О. Косвен отмечал как универсальное для народов Кавказа.

По адатам лакцев требовалась равная месть, однако пострадавшая сторона старалась как можно больше навредить семье и родственникам убийцы, грабя и разоряя их дома, угоняя скот, вытаптывая поля. Мало того, обуреваемые гневом родственники могли убить 5 — 6 человек сразу из рода убийцы. И во второй половине XIX в., несмотря на развитую систему композиций и запреты административных властей, разорение дома убийцы и расхищение его собственности («гъара») лакцами хоть и не часто, но практиковалось. Захваченная родственниками убитого добыча («давла») становилась их собственностью и в цену крови не входила. Те же адаты отмечают исследователи и у других народностей Дагестана.

После введения административных реформ правительство, стремясь пресечь подобные грабежи, установило для виновных штраф, превышающий в 7 раз цену присвоенного имущества.

«Изгнанием в кайлы общество как бы снимало с себя ответственность за преступление своего односельчанина, отводило от себя мщение. Канлы в изгнании лишался поддержки родственников», — пишет В.П. Егорова. Положения, выдвинутые здесь, нам кажутся не совсем точными. Конечно же, выдворяя преступника за пределы селения, общество, община демонстрировали свою реакцию на случившееся. Но такое принудительное выселение своего члена нужно рассматривать не только как меру наказания, но и как меру предупреждения нового кровопролития. Затем нельзя забывать, что убийство и последующее за ним преследование убийцы чаще всего происходили внутри села, общества и гораздо реже между членами разных обществ. Не только тухум, но и общество в целом старалось не терять из виду своего члена, и если его преступление не носило вопиюще аморального характера, всегда его поддерживало. Во второй половине XIX в. в с. Унчукатль силами общины был образован даже специальный денежный фонд для поддержки выселенных канлы и их семей на месте.

Значение и место обычая кровной мести в общественной жизни меняются с развитием общества. Развитие феодальных отношений и связанный с ним рост дифференциации. Существует перерастание обычая в развитую систему композиций, в которой как в зеркале отражаются «уровень развития», «экономическая жизнь народа». Плата за кровь начинает занимать ведущее место в системе композиций не только лакцев, не только дагестанцев, но и других народов Кавказа. «С укреплением политической власти феодалов, — пишет А.С. Омаров, — принимаются определенные меры для ограничения кровной мести и утверждения ее альтернативы — уголовных выкупов за деяния, вызывающие право мести, что было выгодно имущим классам. Такая система наказания за убийство выражала неравномерное имущественное и социальное положение членов общества». Платежи за убийство были определены адатами, величина их в различных обществах была неодинаковой.

В интересующий нас период выкупные платежи преобладали над прямой местью.

Сословно-классовый характер обычая кровной мести ярко иллюстрируется сборником казикумухских адатов. Согласно им, уздень, убивший бека, наказывался на общих основаниях: уходил в канлы с ближайшим родственником, преследовался родом убитого, при примирении должен был уплатить им 250 руб. и 30 руб. штрафа в казну края. Бек же, убивший узденя, родственниками убитого не преследовался, в канлы не уходил. Заплатив 250 руб., он, по адату, мирился с тухумом убитого. Не преследовался как кровник и чанка, убивший узденя. Чанка уходил сам в канлы, через 40 дней возвращался и, уплатив пострадавшей стороне 250 руб., примирялся с ней. «Холоп», убивший бека или узденя, подвергался вместе с хозяином обычному наказанию. Бек или уздень, убившие «холопа», заплатив хозяину его стоимость, примирялись с ним. При этом уздень должен был уйти в канлы на 40 дней. Разница в мерах наказания за одно и то же преступление подчеркивала особое положение сословий верхушки, демонстрировала расположение правительства к ней. Если для представителя «высшего» сословия или зажиточного крестьянина сумма «цены крови» и административного штрафа была просто высокой, то для среднего крестьянина ее выплата даже с помощью родственников означала зачастую разорение. Такой же ярко выраженный классовый характер носила кровная месть у всех народностей Дагестана, у народов Северного Кавказа и др. Очень трудно поэтому согласиться с М. Плисецким, считающим, что кровная месть в Дагестане не знала «классового деления». У лакцев, кроме того, за убийство старосты, переводчика или другого административного лица взимался двойной штраф обществу и двойная цена крови родственникам убитого.

Единые плата за кровь и административный штраф по всей Лакии были введены после административных реформ 60-х гадов: 250 руб. родственникам убитого, 30 руб. в казну края и 6 руб. в пользу общества убитого. Убийца изгонялся из общества на 5 лет, причем близким родственникам убитого категорически запрещалось появление в районе изгнания убийцы («къадагъа дищин»). За убийство примирившегося кровника взималось 500 руб. в пользу родственников убитого.

Для наглядности приведем один из многочисленных примеров решения окружного суда по делу об убийстве.

По сообщению вицхинского наиба, окружной казикумухский суд в январе 1869 года рассмотрел дело о поранении Абдулой Магомед-оглы односельчанина Магомеда-Амина Исмаила-оглы. Последний от ран скончался. Несмотря на то, что погибший сам был частично виноват в возникновении ссоры и даже ранил в поединке своего убийцу, суд решил: считать Абдулу виновным в убийстве, удалить его на 5 лет из пределов округа (с правом выбора места ссылки), оштрафовать на 30 руб. в пользу края и на 6 руб. в пользу общества погибшего. После отбывания срока изгнания и примирения с родственниками убитого виновный оплачивает семье убитого дият в 250 руб. Вследствие ослабления кровнородственных связей и постепенного усиления соседских мстить стали непосредственно только самому убийце.    Сокращается   также и   круг лиц, имеющих   право на осуществление кровной мести: теперь это отец, брат или сын. После введения «военнонародного» управления число родственников, подлежащих кровомщению, было ограничено следующим образом: в Казикумухском округе — один человек, в Табасаране — 3, в Даргинском округе и шамхальстве Тарковском — по 6 человек, в Кайтаге — 7 и т.д.  Преследовать как кровника мужчин нанесшего рану, запрещалось. За преднамеренное или непреднамеренное ранение виновный платил за рану пострадавшему по решению местного лекаря, кроме того, 15 руб. в казну края и 3 рубля в пользу общества раненого. Если же пострадавший от ран умирал, дело подлежало пересмотру как дело об убийстве. Система высылки в канлы тоже подвергалась пересмотру. По отредактированным адатам Казикумухского округа, убийца удалялся в канлы с одним родственником и пребывал вне селения до тех пор, пока родственники убитого не позволят ему возвратиться Родственник же убийцы возвращался через 40 дней. Адат лакцев предписывал родственникам и близким убийцы всячески избегать встреч и общения с тухумом убитого. В противном случае поведение представителей тухума убийцы могло быть воспринято как вызов, как неуважение к пострадавшей стороне. Общественное мнение в подобных случаях целиком и полностью было на стороне родных убитого. Все вышеуказанные изменения планомерно проводились в жизнь и поддерживались царской администрацией.

Лакец, преследуемый как кровник, мог, как указывалось выше, на определенных условиях примириться с родственниками убитого.

До отмены ханской власти нередко посредником между враждующими тухумами выступал хан. Он назначал посредника, и если тому удавалось примирить кровников, сторона убийцы платила деньгами и быком.

Примирение по адату происходило следующим образом.

Сразу же после убийства виновная сторона посылала нескольких почетных стариков (обязательно из чужого тухума) к таким же старцам потерпевшей стороны. Пришедшие приносили с собой несколько баранов, мешки с мукой, рис и др. продукты, переданные тухумом убийцы. Родственники убитого могли принять приношение, но это ни в коем случае не рассматривалось как их отказ от права мести. Факт приема приношения можно было рассматривать лишь как слабую надежду на возможность дальнейших переговоров о примирении. Продолжение обряда примирения наступало по возвращении убийцы из изгнания. Первая забота кровника в подобных случаях — как можно скорее передать родственникам убитого цену крови. Если плата принималась, начинали предприниматься окончательные шаги к примирению. Покончив со всеми формальностями, убийца в сопровождении нескольких стариков и ближайших родственников подходил к дому старшего мужчины потерпевшей стороны и, стоя с непокрытой головой, ждал, что ему скажут. Через некоторое время хозяин дома, подойдя к кровнику, читал короткую молитву и со словами «да простит тебя создатель» правой рукой слегка дотрагивался до головы и правого плеча его. После этого убийца таким же образом обходил ближайших родственников убитого и, получив у них прощение, через кого-либо приглашал всех их на угощение. Обязательным считалось получение прощения от матери покойного. Семьи, примирившиеся таким образом, долгое время находились в отношениях, напоминающих отношения родства. Хотя подобный обряд примирения был известен лакцам давно, но к нему прибегали редко, т. к. популярностью в народе он не пользовался и даже осуждался.

Подобный обряд примирения с незначительными вариациями известен и другим дагестанским народностям.

Сельская община, чутко реагировавшая на все события внутренней жизни, не оставалась равнодушной и в этом случае. Как только факт убийства становился достоянием всех, принимались меры к предотвращению очередного кровопролития: удалялись куда-либо ближайшие родственники убийцы — мужчины. Организовывалась охрана его дома, назначались люди для негласного наблюдения за поведением ближайших родственников убитого и т. д. Наиболее опытные и уважаемые старики, отправившись в дом потерпевшего, всячески старались смягчить, разрядить обстановку.

Возможность примирения кровников, предусмотренная адатом, использовалась администрацией «военно-народного» управления для ослабления обычая кровной мести. Всем окружным начальникам предписывалось содействовать примирению враждующих сторон при убийствах в ссоре, драке, неумышленных и случайных. В 1865 году были составлены окружные списки враждующих семей, и в этом же году власти приступили к их примирению. В результате в Казикумухском округе к концу 60-х годов осталось 64 враждующих семьи, а всего по Дагестану — 288. В 1868 году была введена и такая мера наказания, как ссылка в Сибирь. Все это приводило к постепенному переходу от кровомщения к административному наказанию. Полностью ликвидировать обычай однако не удалось, тем более что и имущая верхушка, и духовенство пропагандировали незыблемость и святость адатных норм.

Интересно отметить, что убийца, не примирившийся с кровниками, не получал прощения в случае естественной смерти. Адат лакцев гласил, что труп кровника можно привезти для похорон в родное селение лишь в том случае, если тот погиб от руки мстившего. В противном случае кровник должен был быть похороненным там, где скончался.

Ссылка жителя гор в Сибирь была равносильна смертному приговору, и это вызывало острое недовольство администрации. Вероятно, поэтому впервые стали практиковать высылку в отдаленные губернии: Казанскую. Самарскую, Тульскую, Уфимскую или в районы Дагестана. Но неугомонные кровники, настигавшие своих врагов и во внутренней России, должны были быть осужденными по непонятным им законам Российской империи. Можно полагать, что именно потому место высылки в канлы с некоторого времени стали избираться районы Дагестана. Об этом свидетельствует предписание Дагестанского народного суда от 20 сентября 1911г. с резолюцией губернатора Дагестанской области.

Как мы уже указывали, кровник, желающий примириться с родственниками убитого, платил им «алум» и «дият». М.М. Ковалевский утверждает, что дият — это выкуп за кровь; А.В. Комаров придерживается мнения, что понятия эти различаются только по названию; Ф.И. Леонтович и большинство других исследователей утверждают, что в разных районах Дагестана выплачивается либо алум, либо дият; существует мнение, что были формы искупительных штрафов и т.д. Четкого разграничения и определения этих понятий, к сожалению, пока еще нет.

Выше мы указывали, что кровник — лакец, ищущий примирения, сразу же после убийства по существующим адатам посылал в дом потерпевшего баранов или продукты. По нашим сведениям, продукты эти во второй половине XIX в. могли быть заменены деньгами в размере от 15 до 40 руб. Сборники адатов дагестанских народностей и обществ изобилуют примерами, когда наряду с основной суммой, выплачиваемой пострадавшей стороне за кровь, убийца и его родственники делают различного рада приношения, чаще всего в натуральном выражении, подносимые в первые же дни после убийства. Приведем некоторые примеры, причем укажем лишь те материальные ценности и денежные суммы, которые выплачиваются помимо платы за кровь, штрафов в пользу края и сельских обществ. В с.Ригитль: бык, 12 руб., саван и материя для раздачи на кладбище, в с.Тлянуб: 2 быка, 2 медных котла по 3 ратала, овца, козел, саван, корова, 4 руб. деньгами; в с.Аракани — 40 руб. деньгами; в с.Кикуни — 30,5 руб., 18 фунтов медной луженой посуды, два медных котла за 6 руб. оба; в могиле Уражамул: бык, котел от 2 до 3 руб.; в Усишинском обществе: одного быка без оценки, одного за 10 руб., барана за 2 руб., 7 кары бязи, 3 сабы пшеницы и т.д. Таких примеров можно привести бесконечное множество по Дагестану вообще, однако, к сожалению, соответствующими данными по Казикумухскому округу мы не располагаем. Можно предполагать, что все выше перечисленное — не что иное, как возмещение убытков пострадавшей стороне, связанных с похоронами убитого и поминками по нем.

Алум выступал здесь как признание вины стороной убийцы, как готовность нести ответ за содеянное. Возможно также, что алум — это влияние шариатского права: все уплачиваемое пострадавшей стороне, кроме цены крови и штрафных сумм, в Кайтаго-Табасаранском округе носило название «шариат-Ахча».

Можно предполагать, что алум, практиковавшийся вначале как традиционное добровольное возмещение расходов по похоронам со стороны родственников убийцы, во многих обществах Дагестана со временем превратился в правовую форму, зафиксированную адатом. Редакция адатов и их унификация, видимо, привели к тому, что в ряде случаев алум и дият слились в одно понятие, выступающее либо под названием «дият», либо под названием «алум». Такое слияние тем более вероятно, что во многих случаях и дият, и алум выражались в различном для разных обществ Дагестана материальном выражении: в баранах, быках, котлах, в отрезах материала, в зерне и т. д. Таким образом, алум — это возмещение стороной убийцы затрат родственников убитого на похороны и поминки убитого. Уплата алума выступала как бы формой признания вины стороной убийцы и выражала их готовность отвечать за преступление своего родственника. Дият — это плата за кровь убитого, за право примирения с родственниками убитого.

Установленные адатом размеры дията и алума ложились тяжким бременем на плечи убийцы и были непосильны для средней лакской семьи. Эти средства собирались поэтому силами родственников, при этом величина взноса была прямо пропорциональна степени родства: отец и братья вносили больше, чем дядя и двоюродные братья и т. д. Понятно, что непомерно высокая плата за кровь была на руку имущей верхушке. «Человеку бедному, не имеющему большого родства, которое бы могло ему помочь, трудно выхлопотать прощения от богатых и сильных родственников убитого, тогда как убийца, богатый и сильный родством и покровительством важного лица, иногда отказывался примириться с бедными родственниками убитого им».

Надежным убежищем для убийцы мог служить дом убитого, если убийца, спасаясь от преследователей, успевал насильно прикоснуться губами к груди матери убитого. С этого момента убийца считался братом убитого и сыном его матери, кровомщение же автоматически отпадало.

Морально-этические и правовые нормы в условиях господства адата причудливо переплетались. Так, с одной стороны, убийство, если оно не было актом мести, обществом осуждалось. Но с другой стороны, адат совершенно не допускал отказа скрывающемуся убийце в гостеприимстве и защите. В этом положении можно лишний раз видеть незыблемость обычая гостеприимства. Кем бы ни был нуждающийся, при каких бы обстоятельствах и какое убийство ни совершил, он мог с абсолютной уверенностью ждать от хозяина пищи, ночлега и защиты. На это указывает, в частности, А.Т. Васильев, говоря, что у лакцев любой преступник может найти приют и защиту у каждого хозяина. Подобные адаты существовали и у других дагестанцев, и у народов Кавказа вообще.

Таким образом, кровная месть во второй половине XIXв. отличается от кровной мести более раннего периода. Процесс разложения патриархально-родовых отношений, развитие феодальных отношений, усиление соседских связей в обществе, присоединение к России были теми условиями, которые способствовали все большей замене кровной мести денежным выкупом. Этот обычай развивался по линии все большего ограничения числа кровников. К концу XIXв. преследованию чаще всего подвергался сам убийца непосредственно, а тяжесть выкупа ложилась в основном на плечи семьи, помощь родственников стала необязательной. Тем не менее эти отличия не столь принципиальны для утверждения, что кровная месть в этот период «не имела ничего общего с кровной родовой местью». Кровнородственные отношения ослабли, но не настолько, чтобы не оказывать влияния на общественный быт лакцев. Обычай кровной мести соблюдался у лакцев до установления Советской власти. В первые же годы Советской власти на борьбу с патриархальным обычаем была поднята широкая общественность. Из коммунистов и комсомольцев создавались окружные и сельские комитеты по борьбе с пережитками кровной мести. Последствия не замедлили сказаться. В 1929г. в Дагестане по судебной статистике зафиксировано 118 случаев кровных убийств. В 1930г. таких случаев было уже 30, в 1931г. — 22. За отказ от примирения с кровниками в 1929 г. осуждено несколько человек по 13 делам, в 1930г. — по 2 и в 1931г. — по одному делу. В последующие годы социалистического строительства кровная месть полностью изжила себя.

Автор: Сергей Лугуев, журнал «Медиа-Профиль», № 2, 2011 г.