Сулейман-Стальский и Максим Горький

<…> На меня, и – я знаю – не только на меня, произвел потрясающее впечатление ашуг Сулейман Стальский. Я видел, как этот старец, безграмотный, но мудрый, сидя в президиуме, шептал, создавая свои стихи. Затем он, Гомер XX века, изумительно прочел их.
Берегите людей, способных создавать такие жемчужины поэзии, какие создает Сулейман. <…>
Из заключительной речи М. Горького на Первом съезде советских писателей (1 сентября 1934 года)

В 1934 году – в дни работы Первого съезда советских писателей состоялась беседа С. Стальского с М. Горьким. Этот задушевный разговор воодушевил ашуга на новые стихи:

Берусь я вновь за песни рьян,
Пою рабочих и крестьян.
И снова молод Сулейман –
Мне Горький почести воздал.

так говорил ашуг в стихотворении «Учитель».

Сулейман Стальский первым претворил в жизнь указание Максима Горького о том, что горцы сами должны написать о мужественной борьбе народов Дагестана за свою независимость и национальное освобождение. В 1936 году С. Стальским была закончена большая поэма «Дагестан», в которой поэт правдиво и красочно отобразил исторический путь страны гор от мрачных времен далекого прошлого до современности.

ПИСЬМО М. ГОРЬКОМУ

Дорогой товарищ Максим Горький!

Я прошу твоего здоровья и твоей целости. От меня тебе много приветов и лучшие пожелания. Народного поэта Дагестана Сулеймана Стальского просьбу не считай унизительной и не вини его за то, что он не приехал в Москву в связи с недавним несчастьем, постигшим нашу страну. Если бы не эти зимние трудности и холода, если бы не слабость моих сил, я бы непременно был там вместе с вами. Я стар, я слишком зависим от своих немощей, как это известно и тебе. Но горе, постигшее вас, упало и на мои плечи (и на плечи моих односельчан) с такой же силой и, будучи в своем ауле, мы переживаем не меньше вашего в Москве. Я очень горевал, что черный змей, который ужалил тов. Кирова, уползет в нору. Но сейчас старческое сердце мое все же несколько успокоено, ибо змей пойман, он раздавлен нами. Хорошо!

Дорогой друг Максим Горький! Я знаю, конечно, что соболезнование мое запоздало на полтора месяца, но начать иначе свое письмо мне не позволяет совесть, потому что память о несчастье еще слушком свежа.

Я сожалею, что в этом же письме мне приходится обратиться к тебе по одному делу. Дело такое.

Наш Дагестан – молодая республика. В июне 1935 года ей исполняется всего лишь 15 лет, но ты увидишь – она имеет уже окрепшее, сильное тело и ясный взгляд. Эта страна, как и ты, наверное, слышал, состоит из скал и ущелий, из гор. и рек. Очень много бед приходилось преодолевать в этих горах партии и героическим партизанам в гражданскую войну. Но не меньше приходится преодолевать ухабов и хаоса и сегодня. Такие же скалы и. ущелья, такие же горы и реки приходится теперь переваливать в человеческих сердцах и в человеческом сознании, потому что наши нищие народы только после революции вышли в люди, до этого были забытыми, заброшенными на хуторах, слепыми пасынками.

Я думаю, очень интересно было бы рассказать о том, как получают в наши дни, в нашей стране слепые – зрение, глухие – слух, голые – шубы, забытые – коней, мерзнущие – солнце, старики – молодость. У нас это получается на каждом шагу и мне обидно, что к этому уже привыкли, этому не удивляются, это забывается.

Поэтому я очень и очень много прошу тебя, дорогой товарищ Максим Горький, прислать к нашему юбилею (июнь 1935 года) четырех хороших, способных, умеющих писателей, пусть они напишут книгу о стране гор, которая становится страной веселых садов, жизнерадостных колхозов и умных, здоровых юношей. У нас много удивительных вещей найдут они, эти посланные тобою люди, и я уверен книга будет полезной.

Я прошу вашей помощи не потому, что у нас не к кому обратиться. Но писатели и поэты Дагестана, во-первых, еще слишком юны, во-вторых, они пишут на своих родных языках, а книгу нужно написать так, чтобы ее читала вся страна, и, в-третьих, наши писатели тоже уже успели привыкнуть к чудесам, которые творятся вокруг них. Нужен свежий глаз, нужно опытных и авторитетных людей и, я надеюсь, это дело принесет не малую пользу всему Союзу.

Ты меня не вини и не осуждай за это письмо.

Не взирая на то, что я неграмотен (это письмо мною продиктовано соседу), не взирая на то, что я стар, я слаб (ведь и свет очей моих уже начинает меркнуть и уши становятся непослушными, и ноги нестойкими), но ты вникни в мою просьбу, дорогой товарищ Максим Горький, и если ошибся, прости за беспокойство.

Надеюсь летом увидимся – только бы здоровье.

Передай мой горячий колхозный привет товарищу Сталину.

Привет его боевым друзьям.

Кланяюсь всей семье твоей, сердцем и мыслями твой друг

Сулейман Стальский

Художник Сейфедин Сейфединов

ОТВЕТ М. ГОРЬКОГО

Уважаемый товарищ Сулейман Стальский!
Я очень виноват перед тобой, виноват в том, что не мог ответить на твое письмо в течение двух месяцев. Это объясняется тем, что очень много спешной работы и я не успеваю вовремя исполнить ее.

Но твое желание – исполнено, в Дагестан, вероятно, уже выехали русские писатели для того, чтобы сделать книгу по истории Дагестана, изобразить картину длительной кровавой борьбы горцев против царского самодержавия, против грабителей, купцов и кулаков Терской области. Эта мужественная борьба Дагестана должна быть написана, но мне кажется, что было бы лучше, если б о ней написали сами горцы. Вероятно, в Дагестане сохранились в памяти старых людей, бывших бойцов, боевые песни, рассказы, легенды – вот что и должно быть основой истории вашего края. Наверное у вас есть грамотная молодежь,– сделайте так, чтоб она собрала и записала рассказы о прошлом Дагестана, чтоб она нашла документы по истории своей родины и рассказала о ней всем людям Союза Социалистических республик. Хорошее дело будет.

Крепко жму твою руку, будь здоров!

Да хранит тебя твой народ!

М. Горький
Газета «Дагестанская правда». 28 марта 1935 года.

ВЕЛИКА И ТЯЖЕЛА УТРАТА

Когда я больной, в постели, услышал о том, что Максима Горького уже нет среди нас, я заболел вдвойне. Сердце отказывалось биться, я потерял голову. Придя в себя, стал обдумывать происшедшее, чему не хотелось так верить.

Велика утрата… Тяжела утрата для нашей партии. Поэтому от моего имени и от имени моей семьи выражаю величайшую скорбь нашему родному вождю товарищу Сталину.

Пока во мне будет биться хоть одна капля, крови, я высоко буду держать знамя, которое всегда так высоко нес Максим Горький.

Сулейман Стальский
Газета «Дагестанская правда». 22 июня 1936 года.

ПЕРЕД ЕГО ПАМЯТЬЮ, КАК ПЕРЕД СОВЕСТЬЮ СВОЕЙ

Три года тому назад было такое же лето, когда я сидел на съезде писателей рядом с Максимом Горьким. Огромный зал был переполнен его учениками, он знал их всех по именам, и я думал о своей беспомощности перед этим великим человеком.

Я не знаю русского языка, Максим Горький не знал лезгинского. Но у нас говорят: «Язык немого понимает мать». Максим Горький понял меня и мою песню. Он долго и крепко жал мою руку в тот счастливый день, и я не кончу вспоминать об этом до смерти своей.

Мы легко обошлись бы тогда и без переводчика, настолько велика была моя жажда выслушать его. Он улыбался и тряс мою руку, как добрый, старый друг, который давно уже искал встречи со мной. От этого у меня захватило дыхание и я долго не мог с ним заговорить спокойно.

Судьба моя редко улыбалась мне в молодости, за то старость оказалась счастливой. Я хотел сказать об этом Горькому, но он понял меня без слов и, вторично пожав руку, улыбнулся. Так мы сидели с минуту, а потом, освоившись, я уже чувствовал рядом с собой родного и близкого человека, моего ровесника, с которым у меня, начиная уже с детских лет,– общий язык и общее сердце.

Мы говорили о многом. Максим Горький спрашивал меня о моей родине, о моих занятиях. Я рассказал ему об электростанциях в Дагестане, о горянках-летчицах, о своих сыновьях и о колхозном урожае, ибо с некоторых пор сады у нас начали цвести по-особому богато.

– При царе мы ходили, надвинув папаху на брови и низко опустив голову. А теперь мы говорим полным голосом,– сказал я Горькому.

Я обещал ему не щадить своих сил, чтобы слагать достойные времени песни. Он похвалил меня и пожелал здоровья, как и подобает истинному другу.

И вот с той поры запала мне в сердце дума. Когда лезгин идет в гости к своему другу, он приносит ему в хурджинах лучшие и самые дорогие плоды своего сада. Я стал прививать к старым деревьям новые могучие ветви молодого нашего счастья. Стал любовно и вдохновенно хлопотать в своем саду и растить плоды.

– Плохие ли, хорошие ли, но все же я от сердца несу их своей родине,– думаю я.

И тогда же посадил я в своем саду айвовое дерево. Скоро оно было все в цвету и я не мог наглядеться на его стройность. Я ждал плодов, я ухаживал за ним с гордостью и стеснялся признаться в этом соседям. Была дума у меня теплая и радостная—поехать в гости к Максиму Горькому. Поехать и поднести ему на своих ладонях лучшие и самые сладкие плоды этого дерева.

Да не пришлось…

Тяжелая и большая печаль, как ливень обрушилась прошлым летом на мой сад. Айвовое дерево поникло. Плоды его осыпались на землю, не успев созреть, и я заплакал тогда, убитый горем. Я потерял зоркого и доброго учителя-друга, имя которого Максим так схоже с лезгинским словом «максум», что значит мудрый, постигший все науки.

Айвовое дерево высохло, а моя любовь к нему удесятерилась. Я перенес ее всю без остатка на свой сад. Я помню слово, данное великому Максиму Горькому, и, не щадя сил, тружусь, ибо надо оправдать себя и перед его памятью, как перед совестью своей, быть честным, достойным своего времени и своей обновленной страны.

Сулейман Стальский
Газета «Дагестанская правда». 18 июня 1937 года