Впервые перед фотообъективом

Легендарного предводителя горцев, об отваге и таланте военного искусства которого еще в те времена писали в газетах Запада и ходили легенды в странах Востока, не могли просто так в изорванной во время схватки в Гунибе черкеске повезти в Россию . Надо было знаменитого имама одеть прилично.

Пока съехавшиеся в Чирюрт лучшие портные Дагестана решали вопрос, как хорошо одеть Шамиля, не тратил времени зря большой любитель музыки, живописи и литературы командир Нижегородского драгунского полка полковник, граф Ностиц. Он делал все, чтобы отвлечь Шамиля от дум о трагическом финале битвы на Гунибе, о прощании с родиной. Ностиц сильно увлекался начавшейся тогда распространяться фотографией и, конечно же, как сам писал впоследствии, не мог «выпустить Шамиля из своего дома, не сняв с него портрета».

Предварительно показав Шамилю свои фотоальбомы, где на снимках изображено много знакомых ему мест в Дагестане, он как бы подготавливал горца к своей задумке. И однажды, пригласив Шамиля в садик перед домом, спросил через переводчика, не желает ли имам иметь свой портрет. Шамиль не отказался.

Что произошло дальше, мы узнали из рассказа самого графа: «Я посадил имама на стуле, прося его сидеть неподвижно в течение десяти секунд, — тогда мгновенной светописи еще не знали, — и навел на него камеру с большим объективом, который в своей медной оправе блестел на солнце, как маленькое орудие. К моей немалой досаде Шамиль сидел неспокойно, тревожно оглядываясь сторонам, и судорожно ворочаясь на стуле, то и дело брался за рукоятку кинжала. Работа не удавалась, несколько раз я возвращался в мою лабораторию, чтобы заготовить новые стекла, а время уходило, дормез князя Барятинского, присланный из Тифлиса, 6ыл заложен, конвой ожидал, и меня торопили, говоря, что переезд назначенный на этот день, был далекий. Все это мешало мне еще больше, но я уже решил, что имам не покинет мою штаб-кваргиру, не оставив на стекле своего изображения, и не замечал совсем, что лицо Шамиля изображало далеко не дружелюбное ко мне отношение и что кинжал его был вытащен до половины…»

После очередной неудачной попытки сфотографировать Шамиля Ностиц снова поспешил в лабораторию за стеклянной пластинкой и тут случайно увидел перед собой картину далеко не мирного характера. «За кустами и каменной оградой моего мизерного чирюртовского садика стоили драгуны и держали ружья наготове, штыки примкнуты, — рассказывает Ностиц. Полковой адъютант, узнав, что я буду один на один с Шамилем, да еще вооруженным, вообразил, что я могу подвергнуться опасности и побежал в первую казарму, вызвал штуцерных. Их разместили частью за оградой, а частью в готовности, если случится что-нибудь недоброе. Драгуны были старослужащие, многие из них привели по десятку и более лет на Кавказе, но никогда не видели Шамиля, а теперь случался представился удобный, что они мало-помалу начали выползать из засады, но ружья держали наготове. Вот эта-то картина, не представлявшая ничего успокоительного, и смущала Шамиля. Я мгновенно удалил их, извинился перед имамом, который, поняв, что
было какое-то недоразумение, сел смирно и дал с себя снять портрет. Затем я ввел его в лабораторию и проявил перед ним пластинку, что очень поразило Шамиля.»

Портреты Шамиля можно увидеть у нас нынче едва ли не в каждом доме. И не только в Дагестане. Иметь его изображение считали за честь и раньше.

Известно, например, в России хорошо расходились в царское время портреты Шамиля, сделанные с фотопортрета Ностица. Средства, полученные из их реализацию, шли на помощь инвалидам и сиротам Нижегородского драгунского полка.